Высокопоставленные британские адмиралы предполагали, что французы планируют вырваться из Средиземного моря, проплыть вдоль побережья Атлантического океана и высадиться в Ирландии или Англии. Боязнь вторжения была намертво впаяна в сознание британцев – часть наследия островной страны, само своеобразие которой основывалось на череде завоеваний, меняющих весь жизненный уклад, – вроде нашествия древних римлян в 53 г. и. э. или норманнов в 1066 г. Однако британский военно-морской флот предотвратил по меньшей мере полдесятка других иностранных вторжений, начиная с провалившегося похода Испанской армады в 1588 г. и заканчивая попыткой десанта 1759 г. Слухи о том, что французское правительство[795]готовит неминуемый удар через Ла-Манш, вызвали панику в британском обществе[796]. Лондонская газета «Таймс» призывала к экстренным мерам – «к строительству баррикад на каждой улице»[797]– против якобинских орд, которые якобы вскоре должны были наводнить город.

Французы действительно планировали той весной атаковать Англию[798]. Именно эту миссию правительство поручило генералу Бонапарту после Италии. Списки командного состава для вторжения в Англию были составлены в конце 1797 года: Алекса Дюма назначили командиром драгун и «начальником штаба кавалерии»[799]. Его заклятый враг Бертье – генерал, который, по словам Дюма, «наложит в штаны» при первых признаках опасности, – получил назначение начальником штаба Английской армии. В феврале 1798 года Наполеон посетил Кале и Дюнкерк с инспекцией, тогда как генерал Клебер проехался по пляжам Нормандии. Но затем Наполеон провел тайные переговоры с членами правительства, чтобы отговорить их от плана отправки армады против Британии. Наполеон не был готов атаковать Англию. Он вернется к этой идее в следующем десятилетии. Весной 1798 года у него была другая цель. Он сосредоточился на вторжении в Египет.

* * *

Европейцы всегда жаждали завладеть Египтом. Он символизировал всю мощь античного мира – империя, которая была почти на три тысячи лет древнее римской. Считалось, что Египет столь же богат зерном, сколь мифическими божествами. Высокопоставленные стратеги полагали, что контроль над египетскими пахотными землями позволит накормить целые народы и армии. Именно по этой причине Александр Великий завоевал Египет в четвертом веке до н. э. и хотел основать здесь свою династию. Наполеон мечтал последовать его примеру и основать свою[800].

Большинство современных историков считают Expedition d’Egypte, как это кровавое предприятие до сих пор называют во Франции, одной из самых бредовых фантазий Наполеона из числа его прожектов по покорению мира. Однако французы долго воспринимали Египет как страну приключений, возможностей и богатств, а также как плацдарм для выхода из Европы во внешний мир. В восемнадцатом столетии с увеличением количества грамотных людей[801]и стремительным распространением печатных книг Европу затопили истории о путешествиях по Ближнему Востоку. «Многие люди знают Нил[802]ничуть не хуже Сены», – писал один наблюдатель в 1735 году. Участники похода – с помощью «книжников» – откроют знаменитый Розеттский камень, раскопают гробницы Долины Парей, опишут бесчисленное число древних артефактов и – во имя науки – вывезут их из Египта.

В 1769 году министр иностранных дел Людовика XV постарался убедить короля напасть на Египет, чтобы «возместить [французские] колонии[803]в Америке на случай, если они будут утрачены, колониями, поставляющими те же самые товары и ведущими гораздо более активную торговлю». Возможно, в Египте, как и на Сан-Доминго, можно было бы выращивать продукты вроде индиго[804], хлопка и, самое главное, сахарного тростника. Одним из наиболее полных источников информации о Египте было полемическое сочинение о путешествии в этот край, составленное философом-утопистом Вольнеем[805], который выбрал этот псевдоним в честь Вольтера. Вольней путешествовал по Ближнему Востоку с 1783 по 1785 год. Он жил среди египтян, выучил арабский язык и стал носить местную одежду. Его «Путешествия в Египет и Сирию» содержат всестороннее описание египетской экономики, общества, системы правления и основных устоев государства. С точки зрения Вольнея[806], Египет, хотя и разоренный при восточной деспотии, обладал огромным потенциалом и вполне созрел для завоевания – соблазнительная цель для французской колонизации. Франция могла получить контроль над важнейшим морским путем в Азию и снискать невероятный международный престиж, воскресив и присвоив себе античное прошлое Египта.