— Я тоже, — признался Лас. — Теперь — тожеотношусь. Раньше никак не относился… — он опасливо посмотрел на закрытое окно.— Вот так живешь-живешь, потом встречаешь где-нибудь на псковских торфяникахживого Йети — и съезжаешь с катушек! Или видишь метровую крысу. Или… — онмахнул рукой и разлил коньяк по рюмкам. — Вдруг — и впрямь, где-то рядом с намиживут ведьмы, вампиры, оборотни? Ведь нет надежнее маскировки, чем внедритьсвой образ в средства массовой культуры. Описанное в художественной форме,показанное в кино — перестает быть страшным и таинственным. Для настоящей жутинужна устная речь, нужен старый дедок на завалинке, пугающий вечером внучат: «Апотом Хозяин ему показался и говорит: не отпущу тебя, замотаю-закручу, вбуреломе сгинешь!» Вот так и появляется настоящая опасливостъ перед аномальнымиявлениями! Кстати, дети это чувствуют, не зря так любят рассказывать историипро Черную Руку и Гроб на Колесиках. А современная литература, особенно кино,размывают этот инстинктивный ужас. Ну как бояться Дракулу, если его уже сотнюраз убили? Как бояться инопланетян, если наши их всегда в пыль размажут? Нет,Голливуд — это великий усыпитель человеческой бдительности! Давай — за погибельГолливуда, лишающего нас здорового страха перед неведомым!

— За это — всегда! — с чувством сказал я. —Лас, а чего ты в Казахстан-то собрался? Неужели там хороший отдых?

Лас пожал плечами. Сказал:

— Я и сам не знаю. Захотелось вдруг экзотики —кумыс в подойниках, скачки на верблюдах, драки боевых баранов, бешбармак вмедном тазике, красавицы с непривычными чертами лица, древовидная анаша вгородских скверах…

— Какая? — не понял я. — Какая анаша?

— Древовидная. Она же дерево, только ейникогда вырасти не дают, — с таким же серьезным лицом, какое было у меня прирассказе про летучих мышей и ласточек, объяснил Лас. — Да мне все равно, ятабаком здоровье порчу, просто экзотики хочется…

Он достал пачку «Беломора» и закурил.

— Сейчас проводник прибежит, — заметил я.

— Никуда он не прибежит, я на датчик дымапрезерватив натянул, — Лас кивнул вверх. На выступающем из стены датчике ивпрямь был натянут слегка надутый презерватив. Нежнорозовый и с пластиковымишипами.

— Все-таки мне кажется, что у тебянеправильные представления о казахстанской экзотике, — сказал я.

— Да поздно уже думать, поехал — так поехал, —буркнул Лас. — С утра вдруг как стукнуло в голову — а не поехать ли мне вКазахстан? Вещи покидал, заместителю указания дал — и в поезд.

Я насторожился.

— Так прямо и собрался? Слушай, а ты всегдатакой легкий на подъем?

Лас задумался. Покачал головой:

— Не очень. Но тут словно перемкнуло… Ладно,пустое. Давай еще на посошок… Он начал разливать — а я опять посмотрел на негосквозь Сумрак.

Даже зная, что искать, я с трудом почувствовалслед, так изящно и легко было касание неведомого Иного. Уже затухающий, почтиостывший след.

Простое внушение, на такое способен самыйслабый Иной. Вот только как аккуратно все выполнено!

— Давай на посошок, — согласился я. — Тожеглаза слипаются… успеем еще наговориться.

Впрочем, мне ближайший час спать никак не светило.Предстоял разговор с Эдгаром, а возможно — и с Гесером.

Эдгар печально смотрел на обломки фляжки. Увы,вид у него сейчас был не тот, чтобы изображать скорбь — широкие трусывеселенькой расцветки, вислая майка и просачивающееся между трусами и майкойпузико. За своей физической формой Инквизиторы не очень-то следили, виднобольше полагались на могучую магию.

— Ты же не в Праге, — попытался я его утешить.— Это Россия. У нас если бутылка не сдается — ее уничтожают.

— Теперь объяснительную писать, — мрачносказал Эдгар. — Бюрократы в Чехии не хуже российских.

— Зато выяснили, что Лас — не Иной.

— Ничего мы не выяснили, — раздраженно буркнулИнквизитор. — Положительный результат был бы бесспорен. Отрицательный… ну,допустим, он настолько сильный Иной, что почувствовал ловушку. Вот и пошутил… всвоем духе.

Я промолчал. Такой вариант и в самом деленельзя было исключить.

— Не похож на Иного, — тихо сказал Костя. Онсидел на кровати, в одних трусах, мокрый от пота, тяжело дышащий. Похоже,слишком долго резвился в теле летучей мыши. — Я и в «Ассоли» его проверял.Всеми силами. И сейчас тоже… не похож.

— К тебе отдельный разговор, — обрезал Эдгар.— Зачем носился у самого окна?

— Наблюдал.

— Не мог сесть на крышу и голову свесить?

— На скорости в сто километров? Я хоть и Иной,но законов физики отменить не могу. Сносит!

— Значит, лететь со скоростью сто километровтебе физика не мешает? А усидеть на крыше вагона — не можешь?

Костя насупился и замолчал. Полез в пиджак, нетаясь достал оттуда маленькую фляжку. Глотнул — чего-то густого,темно-багрового, почти черного.

Эдгар поморщился:

— Как скоро тебе потребуется… пища?

— Если больше трансформироваться не придется —завтра к вечеру, — Костя поболтал фляжку в воздухе. Что-то тяжело плеснуло. —На завтрак еще хватит.

— Я могу… в связи с особыми обстоятельствами…— Эдгар покосился на меня, — выдать тебе лицензию.

— Нет, — быстро сказал я. — Это нарушаетустановленный порядок.

— Константин сейчас находится на службеИнквизиции, — напомнил Эдгар. — Светлые получат компенсацию.

— Нет, — повторил я.

— Ему необходимо питаться. А люди в поезде,скорее всего, обречены. Все до единого.

Костя молчал, смотрел на меня. Без улыбки,серьезно так смотрел…

— Тогда я покину поезд, — сказал я. — Иделайте, что вам угодно.

— Узнаю Ночной Дозор, — негромко произнесКостя. — Умываешь руки? Вы всегда так поступаете. Сами же отдаете нам людей — исами же презрительно морщитесь.

— Молчать! — рявкнул Эдгар, вставая иоказываясь между нами. — Оба — молчать! Не время для перебранок! Костя, тебенеобходима лицензия? Или ты можешь продержаться?

Костя покачал головой:

— Не надо мне лицензии. Где-нибудь в Тамбовебудем стоять, вылезу, поймаю пару котов.