— Пейте на здоровье, гости дорогие!

Все понятно. Тоже под воздействием амулета.Все таки то, что Эдгар — Темный, накладывало отпечаток на его методы.

— Спасибо. Уведомляй нас о всех, кто сел вМоскве, но сходит по дороге, любезнейший, — принимая поднос, сказал Эдгар. —Особенно о тех, кто сходит не на своей станции, а раньше.

— Будет исполнено, ваше благородие! — кивнулначальник поезда.

Костя хихикнул. Я дождался, пока бедолагавышел и спросил:

— А почему «ваше благородие»?

— Откуда я знаю? — пожал плечами Эдгар. —Амулет настраивает людей на подчинение. А уж кого они при этом во мне видят:строго ревизора, любимого дедушку, уважаемого артиста или генералиссимусаСталина — это их проблема. Этот, видать, Акунина начитался. Или старых фильмовнасмотрелся.

Костя снова фыркнул.

— Ничего веселого в этом нет, — разозлилсяЭдгар. — И ничего ужасного — тоже. Максимально щадящий для людской психикиметод. Половина историй о том, как кто-то Якубовича в машине подвозил илиГорбачева без очереди пропустил — следствие таких вот внушений.

— Да я не о том смеюсь, — объяснил Костя. —Представил вас в форме белогвардейского офицера… шеф. Внушаете уважение.

— Смейся, смейся… — наливая себе кофе, сказалЭдгар. — Как там компас?

Я молча положил записку на стол. Сумеречныйобраз завис в воздухе — круглая чаша компаса, лениво крутящаяся стрелка.

Налив себе чая, я сделал глоток. Чай былвкусным. От души заварен, как и положено для «высокоблагородия».

— В поезде, паршивец… — вздохнул Эдгар. —Господа, я не скрываю от вас альтернативы. Либо мы берем преступника, либопоезд будет уничтожен. Вместе со всеми пассажирами.

— Каким образом? — деловито спросил Костя.

— Есть варианты. Взрыв газопровода рядом ссоставом, случайный пуск боевой ракеты с истребителя… в крайнем случае — ракетабудет с ядерной боеголовкой.

— Эдгар! — мне очень хотелось поверить, что онсгущает краски. — Здесь минимум полтысячи пассажиров!

— Чуть больше, — поправил Инквизитор.

— Этого нельзя делать!

— Нельзя упустить книгу. Нельзя допустить,чтобы беспринципный Иной сотворил себе гвардию и принялся перекраивать мир насвой вкус.

— Но мы же не знаем, чего он хочет!

— Мы знаем, что он не колеблясь убилИнквизитора. Мы знаем, что он очень силен и преследует какую-то неизвестную намцель. Что он забыл в Средней Азии, Городецкий?

Я пожал плечами.

— Там есть ряд древних центров силы… —пробормотал Эдгар. — Какое-то количество бесследно пропавших артефактов,некоторое количество плохо контролируемых территорий… А что еще?

— Миллиард китайцев, — внезапно сказал Костя.Темные уставились друг на друга.

— Да ты совсем с ума сошел… — неувереннопроизнес Эдгар.

— Миллиард с лишком, — насмешливо уточнилКостя. — Что, если он собирается через Казахстан рвануть в Китай? Вот это будетармия! Миллиард Иных! А еще есть Индия…

— Иди ты в пень, — отмахнулся Эдгар. — Дажеидиот на такое не решится. Откуда Силу будем брать, когда треть населенияпревратится в Иных?

— А вдруг он — идиот? — не унимался Костя.

— Вот потому мы и пойдем на крайние меры, —отрезал Эдгар.

Они говорили всерьез. Без малейших сомнений —можно ли убивать этих зачарованных проводников, толстощеких командировочных,ехавшую в плацкартах бедноту. Надо — значит, надо. Фермеры, уничтожающиезаболевший ящуром скот тоже переживают.

Пить чай как-то расхотелось. Я встал, вышел изкупе. Эдгар проводил меня понимающим, но ничуть не сочувственным взглядом.

Вагон уже затихал, готовился ко сну. Некоторыедвери в купе еще были открыты, кто-то маялся в тамбуре, ожидая пока освободитсятуалет, откуда-то доносилось зваканье стаканов, но большинство пассажиров былослишком утомлено Москвой.

Я вяло подумал, что по всем канонам мелодрамыпо коридору сейчас должны носиться ангелоподобные детишки с невинными личиками.Чтобы я полностью проникся чудовищностью предложенного Эдгаром плана…

Детишек не было. Вместо них из одного купевысунулся толстый мужик в линялом трико и обвисшей майке. Красная, распареннаяморда уже оплыла от принятого спиртного. Мужик вяло посмотрел сквозь меня,икнул — и спрятался обратно.

Руки сами полезли за плеером. Я воткнулпуговки динамиков в уши, вставил наугад диск и прижался к стеклу. Ничего невижу, ничего не слышу. И уж ясное дело — ничего не скажу.

Раздалась негромкая лиричная мелодия и тонкийголос запел:

Ты не успеешь ринуться в кусты,

На свете нет прекрасней красоты

Чем абстиненция морфинного генеза…

Да это же Лас, мой знакомец из «Ассоли». Тотдиск, что он дал в подарок. Усмехнувшись, я сделал звук погромче. Вот это то,что мне сейчас нужно…

В астрал вернутся, детские черты.

Из нашей крови выплавят железо,

На свете нет прекрасней красоты

Чем абстиненция морфинного генеза…

Тьфу ты, пропасть… Вот ведь панк из панков.Это даже не Шнур с его развеселыми матюками… Чья-то рука похлопала меня поплечу.

— Эдгар, каждый расслабляется по-своему, —пробормотал я.

Меня легонько пихнули под ребра.

Я обернулся.

И остолбенел.

Передо мной стоял Лас. И довольно лыбился,приплясывая в такт музыке — все-таки, я сделал звук слишком громким.

— Приятна, е-мое! — с энтузиазмом воскликнулон, едва я стянул наушники. — Вот так идешь по вагону, никого не трогаешь, атут твои песни слушают! Ты что здесь делаешь-то, Антон?

— Еду… — только и смог я выдавить, выключаяплеер.

— Правда? — восхитился Лас. — Никогда бы неподумал! А куда едешь?

— В Алма-Ату.

— Надо говорить «в Алматы»! — наставительносказал Лас. — Хорошо, продолжаем разговор. Чего не на самолете?

— А ты чего? — я наконец-то сообразил, чтопроисходящее напоминает мой допрос.