Несмотря на все старания, наши утомленные полки, не имея резервов, должны были постепенно отступать перед во много раз численно превосходящими их силами противника. Значительно хуже, чем на фронте, шла организационная работа тыла, несмотря на все старания и колоссальную личную энергию генерала Крузенштерна. Главная причина этого, как я уже говорил, заключалась в недостатке энергичных и дельных работников, так как все лучшее отправлялось на фронт. Комендант Ямбургского уезда полковник Бибиков и комендант Гдовского полковник Саламанов163, оба безукоризненно честные и работоспособные офицеры, делали все возможное, чтобы навести порядок, но на должности волостных комендантов назначать было некого. О назначении на них гражданских лиц не могло быть и речи, так как фронт был слишком близко, а все офицеры, даже только что оправившиеся от ран, ввиду крайней нужды в них, немедленно направлялись в действующие части. Во время нашего наступления был один исключительно удачный момент для занятия Петрограда: Красная Горка сдалась, три форта Кронштадта выкинули белые флаги, было известно о желании части флота перейти на нашу сторону; казалось, еще один нажим, незначительная помощь английского флота – и вопрос о Кронштадте будет решен. Но даже и в эти самые лучшие минуты у нас никогда не было мысли о занятии Петрограда, так как наша армия была слишком малочисленна, и мы прекрасно сознавали, что в случае удачи она растаяла бы в этом городе. Когда же выяснилось, что английский флот не оказывает нам никакой поддержки и даже не хочет поддерживать с нами связи, то всякая надежда на движение на Петроград отпала. После же обратного занятия большевиками Красной Горки и вынужденного разоружения Ингерманландского отряда – нельзя было более и думать вновь переходить в наступление на этом фронте. Большевики подвозили к нам лучшие свои части; появились отряды матросов, курсантов, коммунистов и отряды «особого назначения» (карательные коммунистические отряды), а также части с Колчаковского фронта, например 13-й и 14-й полки. Пленные этих полков показывали, что драться на нашем фронте много труднее, чем на Восточном. То, что мы не только держались, но и наступали и брали пленных, можно объяснить только дружной работой всех начальников и солдат и удачными быстрыми решительными маневрами. Начальники дивизий все время находились в непосредственной близости от противника и сами руководили боями. Командиры полков жили в той же обстановке, что и солдаты, и своим личным примером оказывали громадное и благотворное влияние на солдат и часто личным примером выводили вверенные им полки из тяжелых положений. Начальник 1-й дивизии за время боев с 13 мая успел сформировать на своем фронте четыре полка. Его части брали Красные Горы и подходили к самой Луге. Сам он целый день бывал в разъездах и показывал молодым офицерам пример энергичной работы и неутомимости. Фронт, занимаемый его дивизией, был чрезвычайно велик. Благодаря же тому, что большевики особенно упорно действовали против Ямбурга, приходилось все лучшее, в смысле пополнений, отдавать корпусу графа Палена, а генералу Дзерожинскому приходилось довольствоваться остатками, и все же его дивизия не только пополнялась, но и, как я уже говорил, сумела сформировать четыре новых полка. О блестящей, неутомимой работе командира 1-го корпуса, его начальников дивизий и командиров полков я уже говорил. Несколько уступал в добросовестности работы другим начальникам полковник Балахович; человек он был энергичный, но тщеславный и подверженный всевозможным, часто вредным влияниям. Хотя присяжный поверенный Иванов и покинул, согласно моему приказанию, Псков, но связь с полковником Балаховичем, так же как и с эстонцами, он поддерживал, и влияние его на Балаховича было отрицательное.

Видя блестящие результаты нашего наступления, эстонцы стали бояться дальнейшего усиления армии, опасаясь, что мы повернем штыки против них. Непризнание независимости Эстонии нашим Совещанием в Париже, а также лозунг «Великая, Единая, Неделимая Россия», выкинутый Добровольческой армией, еще более испортили и без того уже натянутые, после прилета аэропланов, наши отношения с эстонцами. В своих разговорах с генералом Лайдонером я постоянно говорил ему, что согласен признать независимость Эстонии, но для эстонцев этого было мало: им нужно было признание независимости в Париже. Этим и объясняется то, что эстонцы делали все возможное, чтобы ослабить и разрознить нашу армию, задерживая выдачу нам снарядов и патронов, выдвигая на севере ингерманландский вопрос, а на юге поддерживая сепаратные стремления и честолюбие полковника Балаховича. Полковник Балахович близко сошелся с начальником 2-й Эстонской дивизии полковником Пускаром, причем в этой дружбе немаловажную роль играл все тот же Иванов. Я неоднократно говорил с полковником Балаховичем и пытался доказать ему, что только дружная общая работа может предотвратить катастрофу и вывести нас из тяжелого положения; полковник, на словах, всегда соглашался со мною, а потом, под влиянием г-на Иванова и полковника Стоякина, вновь начинал вести против меня подпольную борьбу. Положение в Пскове осложнялось еще тем, что на Псковском фронте были эстонские войска и при малейших трениях они давали понять, что не будут нас поддерживать, что было существенно важно. Партизанские замашки полковника Балаховича притянули к нему самый плохой элемент со всей Северной армии, людей, не гнушавшихся никакими средствами для достижения своих личных целей. Правой рукой полковника Балаховича был самозванец полковник Стоякин.

Благодаря беспрерывным боям снять части с фронта не представлялось возможным, а навести порядок и прочистить атмосферу, окружавшую Балаховича, в боевой обстановке было очень трудно; резервов в моем распоряжении не было никаких, даже моя личная конвойная сотня была послана на фронт; но порядок в Пскове необходимо было навести во что бы то ни стало, и я приказал генералу Крузенштерну пригласить генерала Арсеньева, проживавшего в Финляндии, принять должность в армии, рассчитывая развернуть отряд полковника Балаховича в корпус и назначить его командиром этого корпуса. Генерал Арсеньев ответил согласием, через несколько дней приехал в Нарву и сейчас же получил назначение на пост командира 2-го корпуса. Корпус его должен был состоять из двух дивизий: одна – под начальством полковника Балаховича, а другая, согласно просьбе самого генерала Арсеньева, – под начальством полковника Стоякина. Надо заметить, что полковник Стоякин был весьма энергичный и на первый взгляд дельный офицер, и только при более близком знакомстве оказывалось, что он авантюрист чистой воды. Одной из главнейших задач, стоявших перед генералом Арсеньевым, было привести в порядок гражданскую жизнь Пскова, которая становилась совершенно невозможной. Большим злом были, между прочим, появившиеся в большом количестве контрразведки, совершенно не выполнявшие своего прямого назначения, а занимавшиеся под разными предлогами грабежом и провокацией мирного населения.

Укажу здесь еще раз, что имя полковника