различные штабные и тыловые должности. Такое отношение было недопустимо. Я переговорил с генералом Юденичем о недопустимости подобных явлений, указав ему, что если он моей работой не доволен, то я согласен отказаться от командования армией и занять в ней какое-либо другое, менее высокое положение. Главнокомандующий заверил меня, что весьма ценит мою работу и просит меня оставаться на моем посту. Разговор наш, кроме этих и других ни к чему не обязывающих слов, никаких последствий не имел. Отношения продолжали оставаться по меньшей мере странными; ни в какие свои планы генерал Юденич меня не посвящал, о переговорах своих с представителями Антанты мне ничего не передавал, о том, что делается на других белых фронтах и что так интересовало меня и всю армию, ни генерал, ни его штаб мне никаких сведений не давали. Благодаря этому последнему обстоятельству я был лишен возможности отвечать на вопросы об общем положении, с которыми постоянно обращались ко мне начальники подчиненных мне частей, и в армии создалось впечатление, что с приездом генерала Юденича откровенные и доверчивые отношения между нею и ее командующим, существовавшие до этого времени, прекратились.

Как раз в момент разгара борьбы между штабом моим и Главнокомандующего приехал генерал Малявин, и генерал Вандам просил назначить его генерал-квартирмейстером, а полковника Зейдлица взять в мое распоряжение, что я, с согласия генерала Малявина, и сделал.

* * *

В конце июля красные вновь повели атаки по всему фронту корпуса генерала графа Палена, отодвинули его левый фланг от Капорья и все время пытались его обойти; в то же время они со значительно превосходящими силами обрушились на Колыванский полк (бывший отряд полковника Бадендыка), разбили его и захватили два орудия. Положение делалось серьезным, и явилась необходимость принять какое-нибудь определенное решение. В армии начинало ощущаться общее недовольство тем, что командиров отдельных частей вовсе не посвящали в общие планы и не осведомляли их о том, что делается на других белых фронтах.

Тем временем в Нарву перебралось из Гельсингфорса Политическое Совещание при генерале Юдениче, состоявшее из генерала Кузмина-Караваева, генерала Суворова, г-на Лианозова и г-на Карташева. У генерала Юденича происходили какие-то совещания, на которые ни меня, ни моего начальника штаба не приглашали. Вообще генерал Юденич явно избегал политических разговоров со мной и упорно отвечал молчанием на те многочисленные вопросы, с которыми я к нему обращался.

Такое положение долго продолжаться не могло, а потому, посоветовавшись с графом Паленом, я созвал совещание всех старших начальников армии, пригласив на него генерала Юденича, начальника 1-й Эстонской дивизии, который не приехал, и английского представителя. Совещание состоялось в штабном вагоне на станции Веймарн; было доложено о положении на фронте и поставлен ясно вопрос, что надлежит дальше предпринять. Многие из присутствующих просили Главнокомандующего (особенно настойчиво полковник Пермикин) высказаться по вопросам, всех интересовавшим и связанным с дальнейшим существованием армии, то есть поделиться его сведениями о положении на Сибирском и Южном фронтах, о прибытии амуниции и снаряжения, об отношении Антанты к нашей армии, о создавшихся отношениях с Эстонией, о дальнейших планах наших и т. п.; всех вопросов я теперь не помню. Генерал Юденич определенных ответов на них не дал и мнения своего о дальнейшей судьбе нашей армии не высказал. В конце заседания я высказался за необходимость в случае дальнейшего наступления противника отойти за Лугу, юго-западнее города Ямбурга, и, прикрываясь рекой, дать войскам отдых; Ямбург же оставить, так как, обороняя его, мы ничего не выиграем, а только напрасно еще более утомим войска и понесем при его защите большие потери. Всю армию необходимо перебросить в район Пскова. Все присутствовавшие со мной согласились, но генерал Юденич своего мнения так и не высказал, и мы разъехались с совещания, не узнав ничего нового и не приняв никакого определенного решения.

Видя, что присутствие генерала Юденича и его штаба в Нарве не отражается благоприятно на жизни армии и никакой пользы ей не приносит, я начал уговаривать генерала Юденича переехать вместе со штабом в Ревель, думая, что благодаря этому и работа моя на фронте облегчится, и дело снабжения и переговоры с эстонцами и союзниками выиграют. После моих долгих разговоров с Главнокомандующим и с начальником его штаба генералом Кондыревым они наконец решили было переехать в Ревель.

Большевики продолжали наступательные действия, и побережье Финского залива было уже не в наших руках; сформировавшиеся крестьяне Сойкинской волости вместе с Ямбургской комендантской командой заняли позиции у Пейпия, но было ясно, что долго продержаться на ней они не смогут. После долгих переговоров с эстонцами и обмена телеграммами с генералом Лайдонером мне удалось наконец убедить 1-ю Эстонскую дивизию занять позиции между озерами. Наш левый фланг отошел на Котлы. Красные повели значительными силами наступление на правый фланг 1-го корпуса, а неустойчивое положение Колыванского полка могло кончиться крахом для всей армии.

После разоружения, согласно моему приказанию, ингерманландского отряда в Нарве, по желанию эстонского Главнокомандующего и по желанию Английской военной миссии, была составлена для разбора претензий ингерманландцев комиссия из представителей нашей и эстонской армии и ингерманландцев. Комиссия эта решила отправить всех ингерманландцев в Гунгербург для формирования особой части под общим эстонским командованием; эти-то ингерманландские части и заняли теперь между озерами участок; эстонские части заняли позицию в тылу ингерманландцев. Став на позицию, ингерманландцы тотчас же начали заниматься пропагандой, но теперь это меня интересовало уже гораздо меньше, так как пропаганда велась в районе, занятом эстонцами, а не моими войсками, и я приказал отозвать наших комендантов из этого района, ввиду враждебного к ним отношения со стороны эстонцев.

После отъезда генерала Юденича в Ревель вышел приказ Главнокомандующего, согласно которому автомобильная часть армии отходила в ведение штаба Главнокомандующего. На этом основании начальник автомобильной части полковник Федотьев начал чинить всевозможные препятствия в пользовании автомобилями, причем пытался подчинить себе даже мои личные два автомобиля. Приказ этот и способ его применения очень рассердили меня, и я телеграфировал генералу Юденичу, что раз я не могу в командуемой мной армии распоряжаться даже автомобилями, то прошу уволить меня от командования; полковнику же Федотьеву, заведующему автомобилями, я передал, что если он позволит себе чинить хоть какие-либо препятствия в пользовании автомобилями армии, то я завтра же прикажу его арестовать. На следующий день я получил телеграмму Главнокомандующего, вызывавшего меня для личных объяснений в Ревель. Приехав в Ревель, я доложил, в чем дело, генерал Юденич согласился со мной и приказал заведывание автомобилями вернуть в штаб армии. Приезд свой в Ревель я использовал для обстоятельных переговоров