Балаховича было популярно и что если бы он не увлекался сепаратизмом и дешевыми лаврами партизана, то он мог бы рассчитывать на колоссальный успех. Полки полковника Балаховича были по преимуществу партизанские, кроме них, было много отдельных чисто партизанских отрядов. Переговорив с генералом Арсеньевым, я приказал ему при первой возможности приступить к переформированию партизанских отрядов в регулярные полки, а в городе Пскове организовать гражданское управление и запасный полк. Приезд генерала Арсеньева в корпус прошел без всяких инцидентов, но, очевидно, это назначение не понравилось ни Балаховичу, ни эстонцам, ни г-ну Иванову, и вскоре же против честного генерала началась настоящая травля. Я великолепно понимал, что задача, которую я поставил генералу Арсеньеву, была весьма неблагодарная, но нужно было как-нибудь обуздать партизанские страсти, и я не видел иного выхода, как назначение свежего порядочного человека. Сменить же полковника Балаховича, пока я не мог ввести в Псков дисциплинированных воинских частей, я не решался, боясь немедленного ухода эстонских частей.

Владычество партизан в Пскове и грабежи эстонцев постепенно сказались и на настроении населения: население, еще так недавно восторженно встречавшее и тех и других, недоумевало и начинало роптать. Ко мне со всех сторон стали поступать жалобы на действия почти всех чинов корпуса. Много псковских жителей, неизвестно почему, сидело по тюрьмам. Меры надо было принимать срочные и энергичные.

Через несколько дней после назначения генерала Арсеньева я поехал в Псков, где лично освободил из тюрьмы многих заключенных, содержавшихся неизвестно за что. Положение генерала Арсеньева было тяжелое, и видно было, что в корпусе своем он совсем не был уверен, так как поддержки пока ни в ком не чувствовал. Эстонские части, разграбившие город еще при его взятии, продолжали грабить его и его окрестности еще и теперь и благодаря дружбе с Балаховичем делали все, что им было угодно: отбирали у крестьян лошадей и скот и угоняли их в Эстонию, забирали последний фураж и хлеб. Дабы прекратить эти безобразия и дать генералу Арсеньеву прочную опору для переформирования корпуса, я, переговорив с ним, решил ввести при первой возможности в Псков части корпуса генерала графа Палена, дисциплинированные и надежные. Исполнить это было тем более просто, что, ознакомившись подробно с положением на Псковском фронте, я решил перенести весь центр тяжести обороны в Псков, так как на Северном фронте мы неминуемо должны были отойти, ввиду того что большевики все подвозили подкрепления, а амуниция и снаряжение к нам все не прибывали и английский флот упорно не желал не только нас поддерживать, но даже и держать с нами связь.

Вернувшись из Пскова в Нарву, я получил известие, что большевики повели упорные атаки на Псков; через день они подошли к реке Кепь, но благодаря приходу эстонских бронированных поездов и своевременной поддержке эстонской дивизии нам удалось перейти в контрнаступление и отбросить противника с большими для него потерями, причем подполковник Балахович, брат «батьки», выказал свою кипучую энергию, и части его захватили батарею противника, пулеметы и много пленных. Генерал Арсеньев просил произвести полковника Балаховича в генерал-майоры. С одной стороны, я ничего не имел против этого производства, так как надеялся, что оно сломит его честолюбие, вместе с тем, однако, я решил, что это будет последняя моя проба, после которой буду по отношению к нему действовать строго. Вскоре я произвел его в генерал-майоры. Между тем число поклонников Балаховича, благодаря его личным действиям и действиям его партизан, с каждым днем уменьшалось, а ропот против этих действий возрастал, и необходимость покончить с партизанщиной и связанными с нею приемами становилась все настоятельнее.

С приездом генерала Арсеньева и по сформировании корпуса Северный корпус переименовался снова в Северную армию. Вскоре я получил от английского генерала Гофа просьбу не называть нашу армию Северной, а, в отличие от Северной армии, действовавшей у Архангельска, именовать ее Северо-Западной, что и было немедленно исполнено.

Дня через два после моего возвращения приехал в Нарву генерал Юденич со своим штабом, расположившимся невдалеке от моего. Я доложил генералу Юденичу мои планы на будущее, высказав мнение, что, во-первых, необходимо покончить с партизанами и всю армию привести к регулярному виду, во-вторых, что самому генералу с его штабом надо поместиться в Пскове, не в Нарве, и, в-третьих, что центр обороны надо перенести в Псков, ввиду того что на Ямбургском фронте на ныне занимаемых позициях нам удержаться все равно не удастся, так как войска чрезвычайно утомлены, и отвести на отдых хотя бы часть войск просто для них необходимо, чтобы дать возможность частям пополниться и немного обучиться. При нашем неизбежном отходе я настаивал на необходимости сосредоточить всю армию в районе Пскова, а ни в коем случае не пытаться удержать Ямбург, так как армии пришлось бы занять неудобные для обороны позиции в болотах, а также потому, что оборона города лишила бы армию возможности маневрировать; опыт же гражданской войны показал, что весь залог успеха именно в искусном маневрировании и в сохранении за собой инициативы. Генерал Юденич обещал обдумать мой доклад и дать мне ответ, но ответа я ждал напрасно, и вопрос о сосредоточении армии вокруг Пскова так и заглох, несмотря на то что я неоднократно и настойчиво к нему возвращался.

Появление штаба Главнокомандующего сейчас же отразилось на работе и функциях моего штаба. Через несколько дней генерал Юденич объявил мне, что тыл армии он берет в ведение своего штаба, чему я был действительно рад: это избавило меня от лишней, весьма неблагодарной работы. Генерала Крузенштерна Главнокомандующий назначил в свое распоряжение.

С постоянными разъездами мне сплошь и рядом приходилось работать по 18–20 часов в сутки. Армия разрасталась, операции принимали более сложный характер, и начальнику моего штаба полковнику Зейдлицу становилось трудно справляться с его задачей, тем более что и он, и его помощники были строевые офицеры, со службой Генерального штаба мало знакомые. Я обратился к Главнокомандующему с ходатайством уступить мне кого-либо из офицеров Генерального штаба, бывших в его распоряжении, но получил отказ. В это время в Нарву приехал бывший командующий Северным корпусом Генерального штаба генерал Вандам, которому я и предложил быть начальником штаба армии, полковник же Зейдлиц был назначен исполняющим должность генерал-квартирмейстера.

Через некоторое время между штабом Главнокомандующего и моим началась явная вражда. Постепенно один за другим отделы управления стали переходить из моего ведения в ведение штаба Главнокомандующего; я и мой штаб узнавали об этих новых распоряжениях только из приказов Главнокомандующего, точно так же, как и о назначениях тех или иных офицеров армии на