— Щит мы тебе подберем, — кивнул Рене. — В Нанси и так все знают, кто ты, — сказал он. Герцог обернулся на рыцарей Жанны — Новелонпона и Пуланжи. — Что вы об этом думаете, господа?

Те только почтительно поклонились.

— Да, Жанна, ты мне не сказала, сколько раз тебе приходилось драться копьем? — так, между прочим, спросил у девушки Рене.

— Сотни раз.

— Сотни раз? — недоверчиво нахмурился Рене. — Но с кем?

— С деревянным щитом, — как ни в чем не бывало ответила она.

— Что-что? — не понял он.

— Мы с моим другом Жаном де Новелонпоном, — девушка указала рукой на рыцаря, стоявшего за их спиной с Рене, — часто выезжали в окрестности Домреми, устанавливали на шесте щит и старый шлем, и я легко выбивала и то, и другое. Могла попасть в любую точку, куда говорил мне Жан.

— Это шутка? — Рене обернулся на Жана де Новелонпона.

— У нее меткий глаз, монсеньер, — поклонился рыцарь.

— Меткий глаз?! Жанна, но ведь щит не может ответить тебе! Ты никогда в жизни не дралась с живым противником?!

— Нет, — просто ответила Жанна. — Чтобы драться с настоящим противником, нужно иметь настоящий доспех. А у меня его никогда не было. Человек, воспитавший меня, которого я называла своим отцом, всячески противился моему военному обучению. Но когда-то нужно начинать. Вот я и решила приступить с завтрашнего дня.

Рене переглянулся с Изабеллой, покачал головой.

— Еще не поздно все отменить, — точно рассуждая сам с собой, негромко произнес он.

— О чем ты? — нахмурилась Жанна. — Я с радостью и нетерпением жду завтрашнего дня!

Рене Анжуйский почесал нос.

— Ты — сумасшедшая?

— У меня все получится, мой милый Рене. Со мной Господь, а это больше любой неопытности, — ответила ему Жанна. — А теперь я бы хотела выспаться перед поединком, сегодняшний день был таким длинным. — Она улыбнулась его супруге. — Но сперва — стричься!

Назавтра, в час пополудни, на легком, выпавшем за ночь снегу, Пьер де Монтон-Монротье одним копьем выбил из седла подряд трех лотарингских вельмож. Недаром как судьи, так и дамы накануне выбрали его победителем турнира! Бертран де Пуланжи, которому судьи позволили драться на стороне Рене Анжуйского, хоть он заранее и не заявлял о своих намерениях, выбил двух савойцев. Одного бургундца опрокинул на землю Жан де Новелонпон, которому тоже разрешили участвовать в турнире. Копий же общим числом как барцами, лотарингцами, так савойцами и бургундцами за первые два часа сломано было без счета.

— Видишь, в поединке все зависит от мастерства, Жанна, — ожидая своего часа выйти на ристалище, говорил Рене своей новоявленной кузине. — Клянусь всеми святыми, этот Монротье — чистый дьявол! Он не стремится выбить противника силой, но выбирает самую уязвимую точку на его теле, например — открытый шлем или плечо, и делает все, чтобы попасть в нее! Он не сломал ни одного копья! Не нанес ни одного удара в лоб! Он — молодец! — Рене Анжуйский говорил горячо, зная, что сейчас и ему придется гнать коня по растоптанному, смешанному с землей снегу — навстречу противнику. — И ты должна поступать точно так же! Силой ты не сможешь выбить бургундца. Только хитростью! И не забывай о предосторожностях. Если только ты встретишь удар копья Эмона де Маси прямым щитом — вылетишь из седла, и дай Бог, если не переломаешь руки и ноги. Как ни крути, милая Жана, этот черт сильнее тебя, и мощнее, как и положено быть мужчине, что тоже немаловажно. Ищи слабое место и бей в него!

Шел уже четвертый час дня, когда на ристалище выехал Рене Анжуйский в сверкающем доспехе. Роскошные перья колыхались над его шлемом. Юная Изабелла с гордостью смотрела на своего мужа, другие дамы и девицы — с завистью и восторгом. Рене пронесся на белом скакуне, укрытом пурпурной, расшитой золотом попоне, по периметру поля, подняв копье в правой руке. Через решетку забрала Рене увидел злое лицо Эмона де Маси, наблюдавшего за ним, ожидавшего своей очереди; мысль ударить по его щиту, вызвать бургундца на бой и попытаться искалечить его промелькнула в голове молодого герцога. Этим он оградил бы Жанну от опасности, но остановили его вчерашние слова девушки: «Я собираюсь ехать к дофину Карлу, чтобы просить у него войско. Если мне повезет, впереди меня ждут бои. Для этого я училась драться!» Рене круто повернул коня и ударил копьем в первый бургундский щит — рыцаря Ришара де Сюрьенна, который сегодня уже выбил из седла одного барского дворянина.

— Драться до победы! — зычно выкрикнул Рене Анжуйский.

Это означало, что если копья будут сломаны, а всадники останутся в седле, он не удовлетворится одним столкновением, но будет бороться до тех пор, пока один из них не окажется на земле.

— Почту за честь! — громко сказал вызванный на поединок рыцарь, стоявший между барьерами в окружении своих товарищей.

Каждому была известна нелюбовь Рене Анжуйского к бургундскому лагерю. Бургундские капитаны постоянно терроризировали герцогство Барское. А мать Рене Анжуйского, теща дофина, вложила не одну сотню тысяч ливров в борьбу с Филиппом Бургундским! Потому молодой герцог решил не давать повода для сомнений в своих привязанностях. Если бы судьи позволили, он скрестил бы с противником и боевые копья!

Бургундец, державший шлем с пышным плюмажем из страусовых перьев в руках, одел его. Оруженосец Ришара де Сюрьенна помог закрепить шлем, затем придержал стремя, и его хозяин взобрался на коня. Кавалеру подали копье. Еще утром все участники турнира дали замерить все свои копья — десять положенных футов должно быть в этом оружие, и ни одного лишнего дюйма! Другой оруженосец подал рыцарю щит. Де Сюрьенн пришпорил коня, и они разъехались с Рене к противоположным сторонам поля, встав друг против друга по разные стороны барьера, разделяющего их боевые линии.

Четыре трубача дунули медью в зимнее небо. Конь молодого герцога был спокойным, ожидая схватки, только храпел, пуская из ноздрей густые струи пара; конь же бургундца, напротив, крутился на месте, азартно гарцевал, и хозяин даже не думал сдерживать его. Так они оба заводились перед боем.

Встал герольдмейстер, зычно прокричал:

— Объявляю поединок между герцогом Барским, Рене Анжуйским, и кавалером Ришаром де Сюрьенном, рыцарем! Сражайтесь, благородные сеньоры!

Трубачи медью протрубили атаку — несколько нехитрых и надрывных нот. Их знает каждый рыцарь, они живут в его сердце, тлеют, точно уголь, дунь на который и сразу вспыхнет пламя!

Герцог Рене и кавалер де Сюрьенн, ударив шпорами, сорвались с места. Затупленные концы древков с угрозой смотрели на каждого из противников. Не сразу закованный в сталь рыцарь набирает ту скорость, а значит и силу, которые нужны для боя на копьях. Но к середине ристалища они уже превратились в две летящие друг на друга скалы. Сухой треск оглушил зрителей — оба массивных копья, угодившие точно в шиты, сломались как тонкие сухие прутья, и в руках разъехавшихся, удержавшихся в седле рыцарей оказались обломки не более пяти футов в длину. Рыцари взяли новые копья, уже заранее отмеренные, а пока они разъезжались, проворная прислуга подобрала обломки копий, чтобы, не дай Бог, конь не споткнулся на них, не переломал себе ноги и не выбросил всадника вперед, как мячик.