Заметив друг друга, у противников пошла перекличка, и войска остановились. Англичане поняли, что попали в засаду, что французов много и сейчас будет кровавая сеча. Французы увидели перед собой несомненно уступающего по численности противника, растянувшегося на марше, абсолютно не готового к битве. Орлеанцы не преминут напасть с марша, был уверен Фастольф, и приготовился к худшему.

Пока войско Орлеанского Бастарда спешно собиралось в гармошку, французских капитанов закружил один стремительный круговорот — они бросили свои роты и, пришпорив коней, устремились на военный совет. У опушки леса, откуда первые французы увидели двигающихся по дороге навстречу им англичан, собрались все полководцы.

— Надо нападать сейчас же, черт меня раздери! — грудным голосом гудел Ла Ир. — Мы застали их врасплох! Бастард!

— Драться! — кричал Джон Стюарт. — Мы сомнем их!

— Они открыты! — вторил ему Ксентрай.

— Самое время, — утверждали Гильом д, Альбре и де Буссак.

В этот самый момент прибыли новые гонцы от де Клермона. Граф требовал дожидаться его и ни в коем случае не вступать в битву! В данном случае, как крупный феодал и богатый землевладелец, нанимающий часть армии на свои деньги, он был сополководцем Бастарду, и голос де Клермона чего-то значил. Скрепя сердце, решили пойти у него на поводу. А в лагере англичан уже наметилось движение — там тоже вдоль рядов носились капитаны, странное движение затеял противник со своими бесчисленными повозками, бурлила конница, собирались стаями лучники.

Ожидание приводило в бешенство французских капитанов. Англичане перестраивали ряды. Повозки съезжались в круг, образуя крепость, а впереди них вбивали колья в мерзлую землю лучники. Драгоценная конница из рыцарей и оруженосцев пряталась в «рыбной» крепости. По рядам французов все чаще с раздражением проносилось имя одного человека — «граф де Клермон». С особенным ожесточением его произносили нетерпеливые шотландцы. Мечи и секиры давно томились в их руках, копья были наставлены в сторону противника. Они только ждали команды — вперед. Каждый готов был сорваться в любую секунду и броситься на самого заклятого в этом мире врага — англичанина.

— Выдвинуть вперед пушки! — скомандовал Бастард.

По сырому замерзшему полю, кое-где укрытому снегом, французы медленно двинулись на противника, строясь в ряды. Вперед выкатывали бомбарды. Пусть небольшие, они стреляли в два раза дальше, чем самый сильный валлийский лучник. Поэтому англичанам и без графа де Клермона, потерявшегося в лесах Арженвиля, угрожала серьезная опасность.

А войско Фастольфа уже было готово к обороне — триста телег с тяжелыми бочками образовали крепость, лучники за палисадом стояли на изготовке.

— Огонь! — скомандовал Орлеанский Бастард, и ядра вырвались из жерл пушек. Где-то разлетелся частокол, выстроенный лучниками, но большинство ядер угодили в главную мишень — телеги с провиантом. С треском взорвались бочки, и копченая сельдь, тысячи рыб, точно птичьи стаи, полетели в стороны. Второй залп сотворил то же самое. Броню английских рыцарей, прятавшихся за хрупким укрытием, облепили рыбьи потроха. Ни одна коптильня на свете не пахла так пряно, как сейчас пахла английская «крепость»! Но этих бочек было так много, что по ним нужно было палить полдня! Французам, и особенно шотландцам, не хотелось ждать. Что это такое — забрасывать ядрами бочки с сельдью? Ведь они в открытом поле! А для чего тогда мечи и секиры, копья и палаши? Артиллерийская эра была не за горами, но французы, и опять же — особенно шотландцы, всячески противились ей. Не верили в нее. Подвиги отцов и дедов, дерущихся с мечами в руках, как и положено настоящим мужчинам и рыцарям, крепко сидели в памяти.

А тут — новая депеша от Карла де Клермона. И вновь — ждите. Да что он, издевается? — неслось по ротам. Сколько можно — вот же он, враг!

— Мои люди хотят драться! — Джон Стюарт подлетел на коне к Орлеанскому Бастарду. — Клермон может совсем не заявиться! К черту его!

Бастард понимал, что положение критическое. Время было уже за полдень. Где де Клермон, никому не известно. А войско не то чтобы закипало — оно давно уже кипело, бурлило вовсю! Шотландцы вот-вот могли выйти из подчинения — их ненависть к англичанам была сильнее любой армейской дисциплины. За ними, живыми, тысячами теней стояла единокровная шотландская армия, погибшая при Вернейле, и тысячи виселиц, на которых заканчивали свою жизнь те их соотечественники, что попадали в плен к англичанам. Они должны были отомстить! И потом, коннетабль Джон Стюарт тоже имел голос решающий. «Де Клермон, черт бы тебя побрал!» — думал Орлеанский Бастард.

— Командуйте своим людям наступать, — наконец сказал он Стюарту.

Коннетабль Шотландии услышал то, что хотел услышать. И уже через пять минут бомбарды смолкли, и шотландские роты пошли на противника. Именно этого дожидался Фастольф, облаченный в доспех, гордо стоя в ошметках рыбы, ее икры и кишок. Он терпеливо караулил момент и получил его. Фастольф, верно, думал в эти минуты, что французы, ей-богу, как дети. Всё попадаются на один и тот же крючок. Когда шотландцы подошли на расстояние полета стрелы, в небо взметнулось черная туча, зависла над головами нападающих и стремительно обрушилась вниз. Шотландцы подняли щиты, но стрел было много, они поражали любой открытой участок тела — пронзали ступни ног, где-то — попадали в плечи, вонзались в локти и колени. Но главным было то, что эти черные тучи поднимались в зимнее небо Арженвиля через каждые четыре секунды.

Ненависть шотландцев была так сильна, что они сами не заметили, как четверть их людей осталась корчиться на заснеженной местами земле, а до противника еще было идти и идти. Джон Стюарт, закованный в броню, в окружении небольшой конной свиты, сам командовал пешими воинами. Шотландцы сорвались на бег, стрелы, падающие градом, подкашивали все новых бойцов. Но вот телеги оказались совсем близко, уже пряно до тошноты пахло копченой рыбой. Готовые драться насмерть, шотландцы рычали на бегу, точно дикие звери. Они были уверены, что сейчас порвут англичан, и хватит им одного — силы и ярости, умения драться. Но они ошиблись. Теперь расстояние между ними и «селедочной» крепостью было не больше тридцати шагов, а впереди торчали колья, за которыми скалились широкие, рыжие валлийские физиономии, и точно поплавки ходили луки. Это было расстояние, с которого английский лучник стреляет напрямую, пробивая щит или доспех, не говоря уже о плохо защищенных ногах. Эти тридцать шагов бега в плотных рядах — десять секунд, за которые английский лучник сделает два, а то и три прицельных выстрела. У частокола шотландцев было не больше четверти от того числа, что пятью минутами раньше двинулось на врага. А еще была преграда — палисад!

Шотландцам пришлось отступить. Атака лучших бойцов Джона Стюарта захлебнулась, сам коннетабль был убит еще на подходе к палисаду, но его смерти никто, желая поскорее добраться до врага, не заметил, кроме оруженосцев.

Смириться с тем, что шотландцы погибли просто так, Орлеанский Бастард, как и другие капитаны, просто не мог. И за шотландцами на «селедочную» крепость двинулись пешие гасконцы, с мечами и секирами. Их поддерживала конница Орлеанского Бастарда. Они атаковали крепость, из которой растекалась рыба, по всем правилам — в центре пехота, по бокам — конница. Но это была крепость — ее нельзя было обойти! В ближайшие полчаса английские лучники перебили почти всех гасконцев и теперь отгоняли рыцарей, перед которыми топорщились острые колья. Но и это было еще не все. Когда французы оказались рассеяны, подавлены и уже беспорядочно отступали, из укрепления вылетела на них, потерявших веру в победу, вся с ног до головы облепленная копченой рыбой, но дождавшаяся звездного часа рыцарская конница англичан.