— Уверена, вы об этом никогда не забывали, дама дю Мэй, — все, что нашлась ответить Жанна.

Ей была неприятна эта роскошная женщина, которую, безусловно, вожделели многие мужчины. Она, как спелый плод, источающий сок, источала все то, от чего отказалась Жанна — отказалась во имя Бога, своего предназначения. И чего иногда ей так не хватало, ведь тот же Господь родил ее женщиной. И как она могла понять по взглядам мужчин — прекрасной и желанной.

Изабелла Лотарингская и две девицы, как и в предыдущий день, вручали награды — это были три драгоценных камня. Изумруд достался Рене Анжуйскому, сапфир — Пьеру де Монтон-Монротье, алмаз — Жанне Деве.

День закончился танцами и общим весельем. Правда, многих участников турнира не было на этом пиру — за ними ухаживали пажи, лекари и слуги. Одним из таких был и Ришар де Сюрьенн, которому досталось от герцога Барского. Не пришел на вечер и Эмон де Маси — поражение, нанесенное женщиной, да еще той, в которую он влюбился против своей воли, так сильно подорвало его мужскую гордость, что он, едва пришел в себя, собрал сундуки и уехал в Савойю. Но перед отъездом он дал себе рыцарский обет, что завоюет сердце воинственной амазонки. Чем не смысл для дальнейшей жизни?

Турнир подошел к концу, рыцари разъезжались по своим замкам. Но Рене Анжуйский не торопился прощаться с Жанной и ее провожатыми. Молодой герцог дал слово посвятить ее во все премудрости придворной жизни — с играми, искусными реверансами, тонкостями общения.

— Дерешься ты не хуже любого рыцаря, — сказал Жанне новый ее друг. — Но я отпущу тебя в Шинон к своей матери только после того, как ты овладеешь всеми этими искусствами, которые необходимы при королевском дворе так же, как меч и копье — во время битвы. Тем более что под Орлеаном дела идут в пользу дофина. Насколько мне известно, его капитаны стягивают туда все новые войска. Поэтому Орлеан подождет, а мы с Изабеллой займемся твоим образованием.

Жанна согласилась. В Нанси с девушкой остался Жан де Новелонпон, а Бертран де Пуланжи уехал в Вокулер исполнять свои обязанности конюшего.

Но Рене Анжуйский оставил свою гостью в Нанси не только затем, чтобы она постигала придворные науки. С Бертраном де Пуланжи он отправил письмо к Роберу де Бодрикуру, который должен был со своей стороны направить его еще дальше — в Шинон, ко двору Карла Седьмого, где от Рене дожидалась вестей его мать. В письме Иоланде Арагонской Рене Анжуйский едва сдерживал восхищение своей гостьей. Он перечислил ее заслуги, где мужество и честь занимали первое место, описал внешность, черты характера. А в конце добавил: «Милая мать! Жанна — не просто принцесса. Она и впрямь — промысел Божий».

Теперь ему нужно было дождаться ответа. Иоланде Арагонской предстояло убедить безвольного Карла в своих добрых намерениях относительно его шаткой короны, выкрутить руки Ла Тремую, который противился любому ее желанию, а заодно и архиепископу Реймсскому, и только потом дать добро на приезд спасительницы Жанны Девы.

Наступивший февраль вдохнул в орлеанцев надежду на скорое освобождение от нависшей над их головами угрозы. В первых числах февраля коннетабль Шотландии Джон Стюарт привел в город тысячу шотландских стрелков, за ним в Орлеан вошла рота гасконцев Ла Ира и д, Альбре. Теперь у орлеанцев был гарнизон в две с половиной тысячи бойцов и трехтысячное ополчение. Это уже настоящее войско! Расстановка сил была такова: четыре тысячи англичан против пяти с половиной тысяч французов. А тут еще пришло известие, что Шарль де Бурбон, граф Клермонский, ведет под Орлеан три тысячи овернских дворян, но войско его сильно растянулось на марше. Уже никто не сомневался — песенка англичан спета. К тому же французам помогал холод. Окрестности Орлеана были разрушены, все постройки сожжены. С крепостных стен осажденные с удовольствием наблюдали, как англичане вырывают подпорки с ближайших виноградников Сен-Ландра и Сен-Жан-де-Ле-Рюель. На дворе был январь, и несчастным годонам, засидевшимся под городскими стенами, нужно было разводить костры, чтобы как-то согреться.

Воодушевление было велико — все ждали второго Монтаржи.

11 февраля авангард графа де Клермона обнаружил, что к Орлеану идет крупное подкрепление англичан с обозом. Так оно и было: в деревне Рувре на ночь остановилось полторы тысячи англичан, пикардийцев и нормандцев, которых возглавлял осторожный и опытный полководец Джон Фастольф, друг убитого при Боже герцога Кларенса. Вышедшее из Парижа войско тащило за собой грандиозный по объему и однообразию провиант — триста повозок, нагруженных копченой сельдью в бочках, для войска графа Суффолка. Приближался Великий пост, и английские солдаты, как истинные христиане, ни в коем случае не должны были есть мяса. Граф де Клермон послал гонцов в Орлеан сообщить об этом открытии — на подходе англичане, их надо во что бы то ни стало уничтожить, но его сил для этого недостаточно. План де Клермона был ясен, как день: объединив силы, они нападут на англичан по дороге, пока те не дошли до своих.

— Наконец-то! — дав приказ трубить сбор, воскликнул Орлеанский Бастард. — Мы перебьем их и возьмем обоз. Убьем сразу двух зайцев!

На рассвете 12 февраля Орлеан гудел как разбуженный улей. Рыцари с помощью пажей и оруженосцев облачались в панцири, гасконские головорезы и шотландские лучники одевали кольчуги и бригандины, салады и бацинеты. Улицы полнились отрядами, готовыми выйти за ворота и устремиться на врага. Драться с англичанами рвались все французские капитаны — каждому не терпелось оказаться героем в этот день. Но среди всех желанием отличиться выделялся один сеньор, и у него были на то особые причины. Карл де Бурбон, граф де Клермонский! Но как на зло, его сейчас не было в Орлеане. Зато еще ранним утром от графа приехали гонцы: принц крови просил не нападать на англичан без него. К сожалению, его овернцы стягиваются чересчур медленно, передавал он. Орлеанский Бастард понимал своего кузена: войска графа не знали, что им придется с марша бросаться в бой. Ничего, подумал Бастард, они сумеют договориться по ходу дела.

Уже рассвело, когда грозное французское воинство, прихватив легкие пушки, вышло из Парижских ворот. Обогнув по-зимнему голый Орлеанский лес, тесно разросшийся на северной границе города, оно устремилось в сторону Арженвиля. Впереди шли шотландцы коннетабля Джона Стюарта, надеясь первыми вцепиться в глотку англичан, за ними — гасконцы Ла Ира и Потона де Ксентрая, а также отряды Бастарда, маршала де Буссака и Гильома д, Альбре.

Но по дороге их поймали новые посланцы от де Клермона. Он просил, нет — требовал, чтобы Бастард дождался его овернских дворян.

— Его высочество недавно посвятили в рыцари, — сидя в седле, с хмурой усмешкой заметил де Буссак. — Он не может пропустить этот бой!

— Пусть поторопится, — сказал Бастард гонцам де Клермона.

Через два часа, недалеко от деревни Рувре, авангард Орлеанского Бастарда столкнулся почти нос к носу с авангардом англичан. Пропахшее рыбой войско Фастольфа только что снялось с места и теперь двигалось к Луаре.

Два полета стрелы разделяли врагов.