Метод укрепления власти правителя путем терроризирования подданных был не нов, это был все тот же метод, который применяли некоторые императоры I в. по Р. X., переняв его от предводителей противоборствующих лагерей во времена гражданских войн I в. до Р. X. Затем этим же методом пользовался Домициан, а также Септимий Север и его последователи. Новшеством явилась лишь беспримерная жестокость фракийских солдат и та настойчивость, с которой систему мер, однажды пущенную в ход, неуклонно применяли преемники Максимина на протяжении более пятидесяти лет. Новым в этом механизме устрашения было и то, что его жертвой пали не только представители высших кругов имперской знати и часть муниципальной аристократии, как при Септимии Севере, а также многие представители образованных слоев и незнатные граждане. Логическим следствием этого массового избиения явилось то, что жертвы, как и при Септимии Севере, были заменены людьми, которые, как и сам император, происходили из низших слоев; в большинстве своем это были простые солдаты, новоиспеченные всадники, лишь недавно удостоенные этого звания. И по этому поводу наши источники высказываются вполне недвусмысленно.[228]

Основной причиной того, что при диктатуре Максимина поиск жертв велся не только среди имперской знати, было вопиющее безденежье, побудившее императора взять под прицел имперскую буржуазию в целом, и городскую в особенности, и ограбить ее до последней нитки, словно это были подданные порабощенной страны, а не римские граждане, большинство из которых всего несколькими годами ранее получили свои гражданские права благодаря вердикту Каракаллы. Мы можем привести здесь горестное, но вполне оправданное высказывание Геродиана, который сам принадлежал к преследуемому слою населения: «Каждый день можно было видеть, как люди, еще вчера считавшиеся богатейшими, сегодня вынуждены были взять в руки посох нищего; столь велика была алчность тиранов, избравшая в качестве повода необходимость постоянного сбора денег на содержание солдат».

«Однако, — продолжает Геродиан, — пока этот метод применялся только по отношению к отдельным гражданам, а бесчинства ограничивались ближайшим окружением императора, население городов и провинций не очень от этого страдало, ибо несчастье богатых или же тех, о которых ходит молва, что они-де живут в благополучии, не только никак не трогает души масс, но даже вызывает у некоторых ничтожных людей с дурными наклонностями радость, потому что они завидуют лучшим и счастливым. Но когда Максимин, разорив большую часть состоятельных домов, пришел к мысли, что добыча слишком мала и незначительна, чтобы удовлетворить его желания, тогда он принялся за общественную собственность, и все деньги, собранные городами на благотворительные цели и для распределения между гражданами или предназначенные для театров и религиозных празднеств, он забрал себе; и жертвенные дары в храмах, и изображения богов, и почетные награды героям, и все убранство общественных зданий, и все, что служило для украшения городов, и весь металл, предназначенный для чеканки монет, — все отправилось в переплавку. Эти действия чрезвычайно ожесточили городское население. Солдаты тоже протестовали, ибо родственники и друзья горько укоряли их, ведь Максимин поступал так с городским населением ради солдат».[229]

Насколько был прав Геродиан, обобщая действия Максимина и говоря о беспощадном ограблении городов по всей империи, нам неизвестно. Однако если из времен после смерти Максимина, в противоположность II — началу III в., до нас дошло крайне мало надписей, в которых речь идет о крупных дарах богатых граждан городам и об их пожертвованиях на различные цели, упоминаемых Геродианом, то отсюда следует, что конфискации Максимина испугали состоятельных граждан и что его методы, вероятно, были взяты на вооружение его преемниками. Трудно поверить, что богатство, накопленное в городах целыми поколениями, могло исчезнуть в одночасье, но бесцеремонность Максимина и тех, кто последовал его примеру, нанесла смертельный удар общинному духу состоятельных слоев населения и побудило их скрывать свое благосостояние и делать вид, что беднее их никого нет. Система литургий привела также к тому, что все средства, ранее использовавшиеся городами и богатыми гражданами на нужды самих городов, теперь попадали в государственную казну или в карманы финансовых чиновников империи. Таким образом, капиталу, накопленному империей, который, как мы могли видеть, был не так уж и велик, был нанесен тяжелейший урон; положение уже никогда не поправилось после тех смертельных ударов, которые были нанесены капиталу империи Септимием Севером и императорами эпохи военной анархии.[230]

Как и при Септимии Севере, с помощью целой армии шпионов и военных полицейских была создана система нагнетания страха. В речи Εις βασιλέα оратор говорит о Филиппе: «Довольно о его справедливости! Кто, кроме него, отличался столь великой и явной расположенностью к людям? Все провинции были подавлены и скованы страхом, потому что города кишели шпионами, которые бдительно следили за тем, не скажет ли кто-нибудь крамольных слов. Свободно мыслить или говорить было невозможно, всякая достойная и справедливая свобода слова была уничтожена, и каждый трепетал даже перед собственной тенью. От этого страха он избавил и освободил все души, в полной мере вернув им свободу». Если сравнить это описание с содержанием надписей времен Севера, приведенными в предыдущей главе, то становится ясно, что оратор не преувеличивает и что метод Максимина был лишь логическим завершением той меры, которую впервые ввел в систему Адриан и затем распространил Септимий Север. Мы вполне можем быть уверены, что в годы, последовавшие за смертью Максимина, все осталось по-старому, а если что и менялось, то только в сторону ухудшения.[231]