и уши прекратилось, послышалась умиротворяющая музыка. Однако ощущение опасности не покинуло, под ложечкой противно сосало:

– Не понимаю.

Прондопул опустил руки на столешницу, сказал:

– У всякого есть тайна происхождения, но не всякий обладает ею. Однако она толкает к выбору.

– Я не хочу тайн, – ощетинился Василий. – Память не должна быть тайной.

– Тайна памяти – ничто в сравнении с таинством души. Дай выход душе, – посоветовал архидем, – и появится новая память.

Василию стало душно, он отчетливо ощутил, как пальцы Прондопула, какие он видел на столешнице, сквозь кожу раздвинули ему ребра, скользнули к сердцу, слегка коснулись и убрались. Духота тут же пропала, обдало холодом, а язык перевалился с боку на бок.

– Одни загадки. – ладони Василия прошуршали по скатерти и дотронулись до столовых приборов. Глаза лихорадочно пробежали по кушаньям. – У меня пропал аппетит.

– Он возвратится, – ответил архидем. – Тебе понравится то, что я заказал.

Василий попытался сосредоточиться:

– Не знаю.

– Испробуй.

Пантарчук не вмешивался в эту странную беседу, ждал, чем закончится. Хмурился, шумно дышал, слышал поскрипывание стула под собой. Не прикоснулся к блюдам на столе, подозвал официанта, но едва раскрыл рот, как его опередил вопрос Прондопула:

– Вы не доверяете моему выбору, Петр Петрович?

– Не доверяю! – решительно ответил Петр, поднял глаза на официанта и попросил заменить блюда новыми, с теми же названиями.

У официанта вытянулось лицо:

– Но ведь никакой разницы, – пролепетал он оторопело.

– Разница есть, – не согласился Петр. – Эти блюда вы не приносили.

– Как не приносил? – еще больше изумился официант, пощипал воротничок белой рубашки. – А кто же, кроме меня?

Петр не стал оспаривать, понимая растерянность парня, попросил вторично:

– Замените.

Официант, сбитый с толку, непроизвольно поправил узел черного галстука и отправился выполнять заказ. Прондопул смотрел сквозь Пантарчука, и тот чувствовал этот взгляд, как лезвие ножа. Но вместе с тем испытывал ощущение маленькой победы над архидемом. Пока официанта не было, стал рассматривать отделку зала, и тут же услыхал:

– Недурно, – прозвучал голос Прондопула. – Не так, как в ваших ресторанах, однако для периферии неплохо. – Архидем вслух произносил мысли Петра. – Вы хотите посмотреть на хозяина заведения. Я помогу. Мы можем пригласить его к столу. – Размытый взгляд Прондопула остановился на двери.

Пантарчук и Василий тоже повернули головы.

В проеме двери показался крупный человек в темном костюме и светлой рубашке без галстука. Голова начисто выбрита. На лице плавающая улыбка.

Глядя на массивную фигуру, Петр подумал, что дежурная гостиницы попала в точку, сравнивая их.

– Проходите, Ольгерд Никодимович, ждем, вы обещали не опаздывать, ан задержались на целых полторы минуты, – странно пожурил архидем. – Вам должно быть стыдно, господин Барнавски.

Барнавски увидел за столиком трех незнакомых мужчин. Его озадачило обращение посетителя, и он попытался припомнить, где мог видеть этих людей, тем паче обещать им не опаздывать. Но на ум ничего не приходило, в голове веретеном крутилось удивление:

– Простите, – пробормотал он, – разве мы знакомы? – Чуть подался вперед, притянутый взглядом Прондопула, сумбурно сунул руки в карманы пиджака, брюк, опять пиджака, словно там искал ответ на свой вопрос.

– Встречаемся мы с вами впервые, Ольгерд Никодимович, – слегка пошевелил губами архидем, – но в детстве вы много раз слышали обо мне. Обычно мною пугают маленьких детей, а взрослые зачастую не верят в мое существование. Но я есть, как видите.

Барнавски попытался вспомнить, кем в детстве пугают детей, но мысли, как назло, заблудились в извилинах мозга, потерялись, рассыпались на осколки.

– Не ломайте голову, – посоветовал Прондопул. – Я вызвал вас по другому поводу. Прошу к столу. – Рука архидема показала на свободное место.

Барнавски опять удивился, не понимая, с кем говорит, и не помня, чтобы его вызывали сюда. Между тем спросить об этом или отказаться от приглашения не поворачивался язык. Лишь отметил для себя, что собеседник одет в очень дорогой костюм с театральной старомодной чопорностью, немыслимой для их города. Впрочем, пускай неординарно, но вполне приемлемо.

– В обычной обстановке для меня привычны другие одежды, – сухо сообщил Прондопул в ответ на его мысли. – Не обращайте внимания и проходите, проходите, не раздумывайте.

Раздумывать долго Барнавски не пришлось. Тело неожиданно перестало подчиняться и принялось самостоятельно медленно продвигаться к свободному месту за столиком. Приблизилось и протянуло руку навстречу архидему для пожатия. Барнавски попытался противиться этому, но тут же почувствовал цепкое встречное рукопожатие. Не поверил собственным ощущениям, ибо видел обе руки Прондопула лежащими на столешнице. Происходящее ошеломило и привело в замешательство. Подобное чувство раньше испытал Пантарчук во время первой встречи с архидемом.

Барнавски закрыл глаза и помотал отяжелевшей головой. Ссутулился, ожидая, когда посетитель назовет себя. Ждал непродолжительно. Прозвучало имя, и рука архидема исчезла из ладони. И сразу Ольгерд обнаружил себя сидящим на стуле. Ошеломленный, замер, оторопело уставился на Прондопула.

Тот, не поворачивая лица к Пантарчуку, продолжил:

– Петр Петрович выражает вам свое восхищение. Он владелец крупной сети ресторанов в областном центре и способен оценить ваши старания по достоинству.

Барнавски с недоверчивым любопытством осторожно скосил глаза на Петра, потрогал под собою стул, точно проверил надежность, и ничего не ответил. Попытался расхлебать кашу, образовавшуюся в голове, но получилось плохо, цепочка мыслей запутывалась все больше.

Пантарчук видел это и не спешил включаться в разговор.

В дверях с подносом в руке появился официант, крутнулся у стола, меняя блюда перед Петром. У Барнавски брови поползли на лоб, когда на его глазах нетронутые блюда стали обновляться аналогичными. Официант поймал взгляд хозяина и смущенно пожал плечами.

– Ну вот, это настоящие кушанья, – коротко заметил Пантарчук, наклоняясь вперед.

У Барнавски несколько раз вверх-вниз дернулись веки, мозг пробуравило возмущение, заставив нахохлиться:

– Обижаете, Петр Петрович. У нас все блюда настоящие. Думаете, если периферия, то кормим собачатиной? Никак нет. Свининка и говядинка свежая, с рынка. Никогда не гавкала.

– Вы не поняли, Ольгерд Никодимович, я имел в виду совершенно иное, – проговорил Петр, не вдаваясь в подробности, внося новую сумятицу в голову Барнавски.

Тот беззащитно улыбнулся, цепляясь взглядом за лица других. Машинально задержал на Василии и снова услыхал голос Пантарчука:

– Познакомьтесь, это Василий, – представил Петр. – Если вы, конечно, не были знакомы прежде? Может быть, вы встречались когда-то, Ольгерд Никодимович? Припомните. Раньше у него могло быть другое имя.

Барнавски уловил в вопросе некую интригу: вероятно, посетителям было известно нечто, о чем он запамятовал. Он попытался сконцентрироваться на Василии, но ничего нового, как будто вошел в стопор. Отрицательно покрутил головой, привставая с места. Прондопул пошевелил пальцами, прижимая его к сиденью, подтвердил:

– Вы правы, Ольгерд Никодимович, до сего дня вы никогда не сталкивались.