имена. – Йешуа за руку потянул Марию из воды.

Она вышла на берег и пояснила:

– Это справедливо, поскольку фараоны и цари – воплощения Богов на земле. А люди так устроены, что, принося жертвы Богам, думают о себе.

– Все так, – кивнул Йешуа. – Однако стремление сравняться с Богами не сделало их Богами. – Он подхватил с земли одежду.

Его тело было худощавым, стройным и красивым. Мария смотрела на него и в сумерках видела, как по выпирающим тугим мышцам спины катились вниз капли воды. Ощущала, как с ее мокрой одежды, прилипшей к телу, такие же капли катились по ее ногам. Проговорила:

– В храме Хатхор во время праздника в честь Богини божественная сила Хека помогала жрицам исцелять людей. В иное время жрицы Ур-т Хекау не имели права говорить с людьми. К ним было запрещено приближаться. Они должны были общаться только с Богами и равными себе. Я была прилежной жрицей, пока однажды фараон не захотел взять меня в наложницы. Я поняла, что он подвержен обыкновенным человеческим слабостям, что он не Бог. И тогда я убежала из храма. В дороге мне помог укрыться от погони добрый грек, купец, узнав, что я наполовину гречанка. С ним я побывала во многих землях, пока не очутилась в Греции, о которой мне в детстве много рассказывала мать. Очень быстро я уяснила, что должна освоить новую науку: жить, как все. И я стала учиться вновь. Однако жить, как все, я не смогла. Узнав больше о Богах Греции, я пошла в храм, полагая, что найду ответы на многие вопросы. Но ошиблась. Боги Греции, как и Боги Египта, не любят, когда им задаешь много вопросов. И тогда я покинула Грецию, чтобы искать ответы у других Богов. Но Юпитер, Марс, Диана, Венера, Бахус римлян мало чем отличались от Зевса, Ареса, Артемиды, Афродиты и Диониса греков. Потом были Александрия, Галилея, Иудея. Но только теперь я понимаю, что все время искала дорогу к тебе. – Мария вздохнула, тревожно прижалась к плечу Йешуа. – Я боюсь потерять тебя, Йешуа, – прошептала негромко, – хочу от тебя сына.

Солнце уходило стремительно, темнота быстро подбиралась к людям.

Пальцы Йешуа крепко, до боли сжали руку Марии. Глаза смотрели в глаза. Не было видно движения губ, но они произнесли:

– Тебе этого никогда не простят. Назовут шлюхой. Правда и ложь сплетутся, и пройдут тысячи лет, пока у людей наступит прозрение.

Мария не чувствовала своего тела, не слышала собственного дыхания, осознавая, что сейчас Йешуа приоткрывал ей будущее. Когда он умолк, она обронила:

– Пускай будет как будет.

Йешуа снова обнял ее плечи и повел вдоль берега.

Ночь, плеск волны, мокрые тела.

Из полумглы, привстав с подстилки на колени, сильно сузив глаза, неотступно следил за их силуэтами Иуда Иш-Кериййот. А у него за спиной сгустком тьмы возник Прондопул.

Глава двадцать девятая

«Старая мукомольня»

Пантарчук отодвинул стул, чтобы сесть за ресторанный столик, как слева уловил движение холодного воздуха, а уши наполнились звуком знакомого голоса:

– Не сюда, Петр Петрович, пройдите в малый зал.

Пантарчук повернул голову – рядом никого, но все вокруг сразу показалось мрачным и убогим, а в стене напротив раскрылась дверь, ведущая в другое небольшое пространство. Необъяснимое сильное тяготение повлекло туда.

Малый зал вмещал пять столиков с белыми скатертями. Одно окно. Стены расписаны. Вдоль них диваны, ковер на полу.

За правым крайним столом на диване сидел Прондопул в своем безукоризненном костюме с уголком платка в кармане, синей рубашке, галстуке-бабочке.

Петр почему-то не удивился, как будто так все и должно было происходить. Лишь в голове промелькнуло, что все, кажется, возвращается на круги своя.

– Да, да, – охотно подтвердил архидем, – и нисколько не кажется, а все именно так.

Встреча напрягла Петра, между бровями пролегла складка.

– Значит, исчезновения не было? – пробасил он, остановившись в дверях. – Обман?

– Было, Петр Петрович, – отозвался Прондопул, – Все было. Никакого обмана. – Архидем словно не заметил недовольства, провел рукой перед собою, показывая на свободные стулья. – Присаживайтесь. Я ждал вас, – сказал он, притягивая взглядом к себе.

– Ждали или сами устроили встречу? – поморщился Пантарчук, сопротивляясь тяготению. – Снова видеть вас – мало радости, точнее, никакой, – а ноги непроизвольно начали тихо-тихо двигаться вперед.

– Возможно. Но радость не то чувство, которое здесь уместно. Вы просто не способны обойтись без меня. – Архидем перевел размытый взгляд на Василия, выглянувшего из-за плеча Петра.

– Что вы хотите сказать? Вы же были против того, чтобы к нему вернулась память. Неужели передумали? – Перехватил этот взгляд Пантарчук.

– Зачем ему прошлая память? Перед ним – новое начало. Его память должна наполниться будущим. И с моей помощью это произойдет быстрее. – Глаза архидема опустились к столешнице.

И Пантарчук увидал, как столешница, накрытая белой скатертью, мгновенно скрылась под разнообразными блюдами. А еще через секунду он и Василий сидели против Прондопула и с захлебом хватали ртами воздух, не в силах пошевелиться. Грудные клетки сильно сдавило, в висках билась горячая кровь. И все-таки, превозмогая это давление, Василий вытянул шею и выдохнул:

– Я не верю вам.

Стул под ним шатнулся, выдвинулся на середину зала и закрутился вокруг собственной оси, выбрасывая из головы Василия его мысли. Он вцепился руками в сиденье, зажмурился, ощутив барабанную дробь зубов. Но когда эта дробь отдалась в висках, стул застыл на месте, а кишки в животе, казалось, продолжали закручиваться.

– Мне нельзя не верить, – недовольно сказал Прондопул. – Я знаю то, чего не знаешь ты!

Завозился Пантарчук, краснея лицом и шеей, будто разгибал зажимы и ослаблял путы:

– Не пытайтесь удивить, архидем. И не говорите загадками. К чему все эти выкрутасы? Думаю, вы снова появились не для того, чтобы вращать стул с Василием. Не просто так заманили нас сюда.

– Заманил? – голос Прондопула повис над столом, и почудилось, что послышался едва уловимый смешок, хотя архидем сидел прямо со скучным выражением на лице, скрестив на груди руки. – Мне не нужно упражняться в этом. У вас завышенное самомнение, Петр Петрович. Вы делаете то, что вам назначено, а я то, что должен, – пояснил расплывчато. – Не спешите с выводами. Всему свое время. Прошлое всякого человека исходит из прошлого многих. Нет прошлого от рождения, и нет будущего по желанию, есть предназначение. Не всякому открывается оно. Не всякий может сделать правильный выбор. Для этого я здесь.

Стул с Василием придвинулся к столу. К Василию медленно стало возвращаться его тело, мышцы расслабились, в висках стихло пульсирование крови, давление на глаза