других мастеров восторженно взревели:

– Хоть кто-то из аннурцев научился кланяться!

– Трахни ее, жирный, трахни!

Бьен их не слушала.

– Становись мне на спину, – велела она.

Дышала тяжело, но говорила спокойно.

– На спину?! – с нескрываемым ужасом повторил Мышонок.

– Не сломаюсь.

– Это еще посмотрим, – буркнула Чудовище.

Мышонок все мялся.

– На Арене, – невозмутимо вещал со своего шаткого насеста Коземорд, – жизнь от смерти часто отделяет не только выучка, но и способность быстро принимать решения.

– Давай! – рыкнула Бьен.

Мышонок, поморщившись, поставил огромную ступню на ее опущенные плечи, зажмурился и наступил всем весом.

Бьен придушенно простонала, но выдержала. Живая ступенька приподняла Мышонка всего на пару футов, но хватило и этого. Бешеным рывком он подтянулся, повис на согнутых руках, заскреб сапогами по стене. Бьен, натужившись, привалилась боком к стене, вскрикнула от удара по голове носком сапога, налегла на доски спиной, поймала болтающуюся ногу Мышонка и твердо поставила себе на хрупкое плечо.

– Не лягайся! – крикнула она. – Брось лягаться!

– Извини, – пропыхтел Мышонок.

С ее плеча он сумел забросить на гребень стены колено, а потом Бьен, повернувшись и подперев ладонями другую ногу, помогла ему подтянуться целиком.

– Если ваш акробатический трюк завершен… – сказал Тупица.

Мышонок перевернулся, подхватил корму, и лодка разом полегчала.

Бьен трясло. Чудовище дышала так, словно только что обошла весь город на веслах. Бледность на лице Мышонка сменилась багровым румянцем. Только кеттрал словно не тратил сил. Посмотреть на него – мог бы весь день таскать на себе лодку.

И хорошо, потому что Коземорд того от них и хотел.

Они протащили челн вместе с попивающим вино в тени зонта мастером на самый вверх – по лестнице между скамей, перешли вдоль рядов к соседней, спустились вниз, перешли к соседней, снова вверх, перешли, спустились, перешли, поднялись…

– Я не зря выбрал именно эту лодку, – сообщил им через некоторое время Коземорд. – Это, прошу заметить, погребальная ладья. Именно она встречает в святые дни тех, кто… пренебрегал упражнениями.

– К чему ждать святых дней? – проворчал Тупица. – Еще немного потаскаем по жаре эту дрянь, поцелуй ее Кент, и меня можно будет укладывать в нее прямо сегодня.

Коземорд захихикал:

– Это… маловероятно. Еще одна цель данного упражнения – напомнить вам, что ваши тела, даже тела новичков на арене, намного сильнее, чем вам представляется. Вспомните об этом, когда станете сражаться в кругу.

– Вспомнить, как я полдня таскала на спине эту заразу? – возмутилась Чудовище.

– Вспомнить, как вам казалось, что сил уже нет, но вы держались. Вспомнить, что, каждый миг готовые упасть, вы стояли на ногах.

– А то, – угрюмо предложила Чудовище, – можно еще бросить лодку и тебя вместе с ней.

– Разумеется. Вам не обязательно продолжать. Вы шестеро можете прямо сейчас решить отпустить ладью, и помешать вам я не смогу. – Выждав, пока эта мысль дойдет до каждого, Коземорд продолжал: – Однако хочу отметить, что я здесь не единственный… наблюдатель.

Рук сумел поднять голову и окинуть взглядом арену. Достойных на ней скопилось, кажется, еще больше, чем было с утра. Им самим полагалось бы упражняться, но многие украдкой поглядывали на трибуны, наблюдая за странными действиями команды Коземорда. Рук вспомнил, что ближе к полудню перестал слышать насмешки.

– Если вы сейчас бросите лодку, – вещал Коземорд, – станете теми Достойными, что бросили лодку.

– Да иди ты, – буркнула Чудовище.

Впрочем, злость ее заметно остыла.

– С другой стороны, если осилите эту ношу, станете теми Достойными, которые весь сокрушительно жаркий день от восхода до заката держали на спинах судно смерти, не позволив себе его отпустить. Скоро они, ваши враги, встанут против вас на арене. Что бы вы предпочли внушить им сегодня? Что вас не сломить? Или что вы сбрасываете ношу на полдороге?

Потянулось тяжелое горячее молчание.

Потом Бьен, сплюнув – кажется с кровью, – выдавила два слова:

– Хрена. Лысого.

Тупица сдавленно хихикнул:

– Дня не прошло, Чудовище, а твой грязный язык тускнеет в сравнении с ее.

– Как я понимаю… – Рук передвинул груз на плечо в поисках менее мучительного положения, – это значит, что мы ее не бросим.

– Нет, – согласился Мышонок.

Талал фыркнул.

– Решать, естественно, только вам, – провозгласил сверху Коземорд.

– Всех ненавижу! – Чудовище перехватила лодочный борт и вздернула его немного повыше.

21

– Это, похоже, очень дорогой меч, – сказал Акйил, разглядывая изгиб покоящегося в ложе из красного дерева клинка.

– Бесценный, – поправила Адер.

Он покосился через плечо на три витка уходящей в потолок лестницы.

– Как это Хугель и Брант не запнулись, оставляя вас в комнате наедине со мной и мечом?

Комната. Меч.

То и другое звучало просто смешно.

Круглый зал – целый уровень Копья Интарры – никак не назовешь «комнатой». Величиной он равнялся спальному корпусу ашк-ланского монастыря, а выглядел еще больше, потому что не был разгорожен на крошечные кельи, и с любого его места открывались высокие стеклянные стены.

Или не стеклянные – как знать, что это за немыслимый древний материал, созданный, может быть, еще во времена кшештрим.

Они поднялись на малую долю высоты башни, но и этого хватило, чтобы почувствовать себя в ином мире. Бесчисленные строения дворца остались далеко внизу – лежали как город в городе, а за дворцовыми стенами раскинулся лабиринт аннурских улиц и каналов. На западе прямым мечом вонзалась в сердце столицы Анлатунская дорога, на ее широких мостовых горели тысячи костровых чаш. На востоке покачивались корабли на якоре, и у каждого на корме висел фонарик. Акйил повернулся к югу, проследил глазами улицы – за Портновский ряд, за Утиный мост, за Цветочный рынок и Шерстяной рынок, через ворота Ришиниры, за канал Мертвеца… вот он!

Ароматный квартал выделялся даже с высоты Копья. Грязное пятно на боку города. Никаких тебе огненных чаш, неугасающих храмовых лампад, факелов на стенах домов. Он видел только тусклые, зыбкие огоньки светильников и просветы в щелях ставен. Сало для свечей стоит дорого. Масло еще дороже. Вырубка оттесняла лес все дальше от города, да и монетку на дрова не всякий мог наскрести в этом беднейшем из кварталов Аннура. Кто не мог привыкнуть к темноте, тот здесь долго не жил.

У него под ребрами стянуло узел. Акйил глубоко вздохнул, распуская затяжку.

– Ты туда возвращался?

Оказывается, Адер уже стояла у него за плечом. Вот что значат шелковые туфельки: он и не слышал, как она ступает по гладкому полу.

– Туда?

– В родные места. – Она указала за стену.

– Зачем бы мне возвращаться?

– Многих тянет.

Он вытеснил из головы видение окровавленного лица Крали и ее протянутых