– Уж не придется ли мне на пути к этим высотам учитьсякровь пить?

– Ну что вы так прицепились к этой крови? – пожалплечами Нащокин. – Это частность, и не более того, есть среди нас и такие…но почему они должны вас отвращать от вашего жизненного предназначения?

– Я не уверена, что быть с вами – мое жизненноепредназначение, – сказала Ольга твердо.

– Ах, Ольга Ивановна, ну что мы с вами воду в ступетолчем… Давайте завершим нашу приятную и познавательную беседу, меня ждут дела,да и вы, как я понимаю, всецело поглощены приятными заботами, ради которых, мнедоподлинно известно, сняли домик на Васильевском…

– Ясно, – сказала Ольга, – так это вашатварюшка мне в окно заглядывала?

– Безобиднейшее создание, посланное навести кое-какиесправки, и не более того… Не принимайте это близко к сердцу. Обдумайте надосуге все, что здесь услышали… Да, и вот что еще. – Его лицо сталоневероятно серьезным и строгим. – Я бы вам категорически отсоветовал крутитьсявозле лиц вроде камергера Вязинского или графа Биллевича, а уж тем болеемешаться в их дела. Очень уж опасно для нас, сирых, лезть в дела таких господ.Вам и без этого найдется чем заняться. – Он вежливо приподнялцилиндр. – Ну что ж, разрешите откланяться. Как только сделаете для себяразумные выводы, извольте без церемоний пожаловать в гости, – онусмехнулся. – Любым способом, днем либо ночью. Уж я-то не удивлюсь и неиспугаюсь, увидев вас после полуночи у окна третьего этажа… Всего наилучшего!

Он повернулся и зашагал прочь энергичной молодой походкой,поигрывая тростью с модным серебряным набалдашником в виде крючка. Глядя емувслед, Ольга снова попыталась послать нечто вроде вопроса, позволившего бы ейполучше понять, что собою представляет этот субъект, каковы его силы ивозможности.

Переводя на человеческий язык, словно стрела отскочила отпрочной кольчуги. Нащокин, приостановившись, обернулся, с ласковой укоризнойпогрозил ей пальцем и вновь пошел своей дорогой. Некоторые из прохожих с нимраскланивались.

Ольга еще долго смотрела ему вслед, нахмурясь и по своейдурной привычке прикусив нижнюю губу. Подобные сюрпризы были совершеннонекстати – поскольку грозили осложнить жизнь…

Или пока следует этим субъектом и его угрозами пренебречь?Вряд ли они начнут подступать с ножом к горлу уже сегодня-завтра, а главное длянее – дождаться послезавтрашнего дня и попытаться предпринять что-то водиночку, коли уж нет другого выхода…

* * *

Часовые в парадной форме, с примкнутыми штыками, безусловно,получили приказ не допускать посторонних в определенные места, но Ольгу они невидели – по крайней мере те, что стояли у нее на пути. Не было никакогогусарского корнета, ехавшего на гнедом коне. Ничего не было, кроме прозрачноговоздуха…

Ее сил не хватало на то, чтобы отвести глаза очень ужмногим. Те, что располагались от нее саженях в десяти, конечно, прекрасновидели, как сквозь линию часовых проехал упомянутый корнет, – но им и вголову не приходило поднимать тревогу. Каждый часовой отвечает только за тотпост, на который поставлен, в его обязанности не входит рассуждать, почемудругие поступают так, а не иначе. Ручаться можно, те, кто ее видел, думалипримерно следующее: коли те часовые корнета пропустили, значит, заранее имелитакой приказ. Мало ли какой это корнет, начальство знает лучше…

Миновав часовых, она оказалась в расположениилейб-гусарского полка, безмятежно ожидавшего команд. Гусары держали лошадей вповоду, выстроившись поэскадронно, судя по их виду, они настроились на долгоеожидание. Ольга ехала мимо них, уже и не пытаясь делаться невидимой – они-то нечасовые, не получали никаких таких приказов о сугубом недопущении в расположение…

Ротмистра Темирова она узнала сразу, хорошо его запомнила,наблюдая вечеринку у камергера. Жгучий брюнет с усами вразлет, картинный иэффектный – настоящий лейб-гусар. Мелкая пешка в большой игре…

Офицеры, с которыми он стоял, ей были незнакомы. Быть может,и среди них находились замешанные в заговоре, но это уже не имело никакогозначения… Она с радостью заметила, что штабная палатка, где посередине стоялзаваленный картами стол, была пуста. Ольга спрыгнула с коня, небрежно бросилаповодья случившемуся поблизости коноводу:

– Подержи, голубчик…

И направилась к кучке офицеров. Не мешкая – времени у неебыло очень мало – бесцеремонно взяла ротмистра под локоть и проговориланепререкаемым приказным тоном:

– Прошу вас отойти со мной, не задерживаясь!

Тон подействовал: ротмистр сделал несколько шагов, преждечем сообразил, что под локоть его ведет невеликая птичка – всего-навсегокорнет, да еще провинциального армейского полка. Тогда только он остановился испросил изумленно:

– Что происходит, корнет?

Ольга без лишних разговоров толкнула его внутрь палатки – неруками, понятно. Опустила полог, входя следом, а вдобавок быстро сделаладвижение пальцами, после которого ни у кого просто не появилось бы намерениявойти в палатку, как будто ее и не существовало вовсе.

Темиров оглянулся уже сердито, разъяренный до крайности.

И застыл с разинутым ртом.

Потому что на том месте, где только что была Ольга, он виделне ее, а государя императора Николая Павловича – в Преображенском мундире, присиней ленте и звезде, государь стоял, меряя оторопевшего ротмистра ледяным,пронизывающим взглядом, который обычно редко кто выдерживал.

– Хорош… – сказал «государь» брезгливо. –Дворянин из Бархатной книги, потомок ордынского рода, чуть ли не Чингизид… Языкпроглотил?

Ольга знала, что иллюзия безукоризненная – и ротмистрнисколько не думал сомневаться.

– Ваше величество… – пролепетал он всовершеннейшей растерянности, пытаясь вытянуться во фрунт. – Это такнеожиданно…

– По-моему, гораздо большая неожиданность – это то, чтоты, Темиров, впутался в заговор, – веско, с расстановкой, гремящим голосомпроизнес «государь». – Связаться с этой сволочью… Ты меня разочаровал,Темиров, я всегда был к тебе благосклонен…

– Ваше…

– Молчать! – последовал гневный окрик. –Хорош, что уж там… Ну, что молчишь? Язык проглотил? Рассказывай, мерзавец, чтовы намеревались делать после моего убийства. Живо! У меня нет времени с тобойвозиться! Будешь искренен в своем раскаянии, плахи, так и быть, избежишь…

– Ваше величество… Бес попутал…

– Твоих «бесов» я знаю поименно: Вязинский, Кестель,фон Бок…

– Помилосердствуйте…

На бравого гусара жалко было смотреть: он побледнел, каксмерть, отчего роскошные усы и бачки казались неправдоподобно черными,ослепительно черными, если только уместно такое выражение. Ему и в голову непришло подвергнуть происходящее какому-либо сомнению – то, что раньшеоборачивалось против Ольги (неверие большинства людей в колдовство) теперьслужило к ее выгоде…