– Вы о чем? – с искренним недоумением спросилаОльга.

– О том печальном недоразумении, которое у васпроизошло на Екатерининском канале, недавно ночью… Не припоминаете? Некиймолодой человек – кстати, образец дисциплинированности, самых строгих правилюноша с безукоризненной репутацией – подвергся вашему нападению ни с того ни ссего. Ольга Ивановна, – он страдальчески поморщился. – Ну нельзя жевести себя, словно пьяный мужик в кабаке! Бедный юноша был вами прежестокоизбит, он и сейчас еще не вполне оправился как от побоев, так и от серьезногонервного потрясения. Так у нас не поступают с людьми из общества нашего … Я,признаюсь, крайне удручен. Налетели без всякой причины, обидели и побилимолодого человека, не сделавшего вам ровным счетом ничего дурного, более того,не нарушившего никаких правил…

Только теперь Ольга сообразила. И воскликнула:

– Постойте! Но ведь этот ваш молодой человекнамеревался кровь сосать у…

Лицо Нащокина стало невероятно официальным и отчужденным.

– Ольга Ивановна, – сказал он сухо, –запомните хорошенько: иные имеют полное право поступать с простецами так, каким это диктует их, иных, сущность. Простецы, вульгарно выражаясь, не более чемстадо, которое в глазах нашего общества лишено прав… Чем скорее вы это уясните,тем лучше.

– Понятно, – сказала Ольга. – А вы, часом, незнакомы ли с камергером Вязинским и графом Биллевичем?

На лице ее собеседника явственно изобразились страх ирастерянность, он даже непроизвольно оглянулся по сторонам, понизил голос едвали не до шепота:

– Ольга Ивановна, умоляю вас, держите себя в рамках!Без особой необходимости не стоит упоминать таких персон… Наше общество, знаетели, во многом повторяет правила, принятые в обычном мире. Если нас можносравнить с дворянским собранием, то сущности, подобные названным вами, –аристократия, двор, можно сказать, высшая каста… Они находятся на совершенно иномуровне, понимаете? И без особой нужды лучше им о себе не напоминать… Понятновам?

Чего же тут непонятного, подумала Ольга. Холопы вы, вот кто.Добровольные. Эвон как съежился, словно хочет стать меньше ростом, всюсановитость растерял… Мелочь!

– Ну, так к чему же мы пришли?

– Знаете, – сказала Ольга. – Мне отчего-то непо душе ваше… общество. Коли уж, оказывается, нельзя приложить по загривкусубъекту, который намеревается сосать кровь у беззащитной девушки… Сдается мне,я попытаюсь прожить сама по себе.

– Новичкам эта мысль частенько приходит вголову, – кивнул Нащокин, не выглядевший особенно удивленным илирассерженным. – Ничего оригинального, частенько встречаются заносчивые идерзкие умники, полагающие, что проживут независимо. Но… – Его добродушноепухлое лицо на миг стало страшным, из-под него словно проглянул некий оскал. –Могу вас заверить, что все подобные попытки кончались печально, и исключениямне попросту неизвестны. Ну сами посудите: какая жизнь будет у обычного, упростеца, пусть даже богатейшего и родовитейшего, если он восстановит противсебя светское общество Петербурга? Очень скоро он попадет в незавидноеположение изгоя. А поскольку наше общество во многом – отражение обычного мира,то многие процессы происходят у нас точно так же. – В его голосе звучаланеприкрытая угроза. – Я бы вам категорически отсоветовал, Ольга Ивановна,противопоставлять себя обществу. Добром не кончится.

– Погодите… – сказала Ольга, кое-чтоприпомнив. – А кто это давеча пытался меня поймать некоей паутиной, когдая находилась неподалеку от дома камергера? Уж не вашими ли молитвами?

Нащокин поморщился:

– Я бы вас убедительно просил не употреблять слов,подобных последнему из только что произнесенных вами – ввиду их крайнейнепристойности и неприемлемости для нашего круга…

– Ну… не вашими ли трудами?

– Ну что вы, – сказал Нащокин энергично. –Никто не собирался вредить вам специально – новичку положено все объяснитьвежливо и обстоятельно, как я это делаю сейчас. Просто… Кое-кто по живостихарактера вздумал пошалить, завидев незнакомку. Обычная проказа, и не болеетого. Для того вам и следует побыстрее освоиться в нашем обществе – чтобыполучить точные знания о правилах, жизненном укладе, избежать конфликтов инедоразумений…

– Ну а если, повторяю, меня ваше общество решительно непривлекает?

Нащокин вздохнул:

– В таком случае вам будет очень трудно обитать вПетербурге, душа моя. Вы ведь никогда уже не сможете стать обычным человеком –а оставаясь тем, чем вы сейчас являетесь, вы постоянно, ежедневно, ежечаснооткрыты для самого тесного общения с нами, каковое может носить самый разностороннийхарактер…

– Это угроза?

– Ну что вы, милочка… Предупреждение, и не более того.Поймите, золотко, – заговорил Нащокин невероятно задушевно. – Насвсе-таки гораздом меньше, чем простецов, неизмеримо меньше, и всякий иной длянас невероятно ценен. Поэтому мы никак не можем позволить себе, подобносредневековым тиранам, рубить головы направо и налево – о, чисто фигурально,конечно же… В случаях откровенной строптивости мы проявляем величайшеетерпение, всякий раз пытаемся увещевать добром, ласкою… – В нем вновьпроглянул оскал. – Но в то же время наше терпение небезгранично… Янадеюсь, вы достаточно зрелы рассудком, чтобы взвесить все выгоды и неудобства,проистекающие одни из послушания, другие – из строптивости… В конце-то концовне думаете же вы, что попадете в некое рабство? Да что вы! Мы, смело можносказать, самые свободные существа на земле, потому что избавлены от кучипредрассудков и неизбежных ограничений, свойственных простецам. Но в то жевремя и у нас существуют закон и порядок. Это никоим образом не рабство, ОльгаИвановна, смею вас уверить!

– Все равно, – сказала Ольга, упрямо вздернувподбородок. – Я категорически не согласна состоять в одной компании сночными кровососами… а то и, подозреваю, кем похуже…

– Когда вы ближе познакомитесь с обществом, вы будетена многое смотреть иначе. Вы очень уж недавно получили дар и слишком долгопробыли простецом, вот и объяснение. Когда вы войдете в наш круг…

– Не имею намерений.

Нащокин вздохнул.

– Я понимаю… Ничего, это пройдет. Я, знаете ли, всякогонасмотрелся за годы пребывания в нынешнем своем качестве и, смею вас заверить,крайне терпим к упрямству молодежи… Но, повторяю, терпение наше небезгранично.Даже если с вами ничего и не произойдет – что вовсе не факт, – вести жизньизгоя будет крайне утомительно и тягостно. Вы ведь уже понесли некоторый урон,не правда ли?

Ольга недоумевающе уставилась на него. И вдруг сообразила.

– Так-так-так… – произнесла она недобро. –Значит, это вы у меня украли из сундука… кое-какие вещи?

– Ну, к чему столь неприглядные определения? – сбезмятежным видом пожал плечами Нащокин. – Не украли, а позаимствовали навремя. Можно сказать, взяли на хранение – исключительно до тех пор, когда выполноправным членом войдете в нашу семью. Я повторяю, есть строгие правилаповедения. Негоже в одиночку заниматься определенного рода деятельностью илииспользовать иные предметы – как у простецов считается противозаконным ввозитьконтрабандой определенные вещи, так и у нас следует подчиняться правилам. Несомневайтесь, вам все вернут – как только вы после прохождения должныхцеремоний и принесения определенных клятв войдете на равных в наш тесный круг…Более того – вы обогатитесь новыми знаниями и возможностями, стократпревосходящими ваше скромное провинциальное наследство. – Он склонился кней и доверительно накрыл ее руку своей ладонью. – У вас, Ольга Ивановна,признаюсь по чести, есть недюжинная сила и неплохие задатки, что меня крайнепривлекает. А потому могу гарантировать, что вы займете в обществе не последнееместо: существует, знаете ли, и у нас нечто похожее на строгую систему титулови рангов, мы ведь, повторяю, во многом слепок с большого мира. Можете поднятьсядо таких высот…