– Ну зачем? – тоже испуганно воскликнул Павел, но в ролихозяина, немного обиженного странным предположением. – Мы ж не медведи.Вареных, конечно.

– Тогда рискну, – отчаянно кивнула Рита, и в глазах у неепоявился жадный блеск. – И кашу, если можно. А… извините… есть еще рассол?

Прошло не менее получаса, прежде чем Павел решился вновьзаговорить со своей оголодавшей и наконец-то насытившейся гостьей.

– Значит, не решились навестить Марину Ивановну? – спросил,перемывая посуду в одном тазике и ополаскивая в другом.

Рита, правда, предложила свои услуги, но он поглядел натонкие пальцы с изящными ногтями – и решил не подвергать ее такому тяжкомуиспытанию. Она, впрочем, не навязывалась.

Как хорошо, что в доме Ле Буа есть кому мыть посуду. Впрочем,прислуге не приходится возиться с тазиками: из кухонного крана идет горячаявода. Правда, в Муляне водопровод проложили только после войны, но и там былана кухне служанка. А в Энске Рита ела в ресторане при отеле. А вот интересно,кто моет посуду у Аксаковых? Говорят, некоторые русские женщины считают хорошимтоном, если мужчина помогает им мыть посуду. Рита раньше в это не верила, ноПавел управляется очень неплохо. Впрочем, у него нет жены. А кстати, почему онживет одиноко? Конечно, он немолод, но все еще хорош собой. Несколько угрюм, новсе равно приятен в обращении. Он что-то спросил? Ах да, почему она не зашла кМарине…

– Просто решила сначала побывать у вас.

Павел взглянул исподлобья и улыбнулся безразлично.

Гостья что-то крутила, он это прекрасно понимал. Но он такжепонимал, что Рита не скажет ничего, если спрашивать впрямую. Ладно, пустьпоиграет в свои игры. Рано или поздно все откроется.

– Здесь экзотическая для вас обстановка, – усмехнулся Павел.– А Марина Ивановна – экзотический человек. По натуре своей, я имею в виду. Унее очень много тайн, которые она всю жизнь хранила-хранила, а потом вдругрешила на свет Божий выставить.

– В Х. у меня совершенно случайно оказался очень интересныйгид, – сказала Марина. – Я села в такси, и оказалось, что шофер – его зовутМакар Семенович – сосед вашей матушки.

– Дядя Макар? Ничего себе. Вот тесен мир!

– Правда тесен, – кивнула Рита. – Сто раз в этом убеждаласьи, наверное, еще не раз найду подтверждение.

– Дядя Макар – пожалуй, единственный человек, кому МаринаИвановна позволила заглянуть в свои писания. По его словам, она пишет нестолько о событиях своей жизни, сколько о том, что ей доводилось наблюдать, спопыткой осмысления всего. Макар Семенович человек очень непростой. Оченьмногое в жизни повидал, многое перестрадал. Он Марину Ивановну попыталсяостановить, но таких, как она, может остановить только пуля в лоб. И она будетмчаться по жизни – по своей жизни, по жизням других людей – до тех пор, пока несловит эту пулю.

– Слушайте, – изумленно сказала Рита, – у меня такоеощущение, будто вы говорите о каком-то совершенно постороннем и не слишком-тознакомом мне человеке. Конечно, мы с Мариной Ивановной незнакомы, я ее никогдане видела, но очень много о ней слышала от мамы. Страдание, смирение,деликатность, молчаливость – вот слова, которые приходили мне на ум во время еерассказов. А из ваших слов…

– Может, хватит нам в доме сидеть? – перебил Павел. –Пойдемте прогуляемся. Мне все равно нужно на метеостанцию – пробы помочь взять.Галина, моя знакомая, метеоролог, приболела, просила помочь.

– А что за пробы? – с любопытством спросила Рита.

– Пробы воды в реке. Их нужно обязательно брать дважды вдень. И замеры глубины делать.

– Зачем?

– Да черт его знает, – пожал плечами Павел. – Так положено.Впрочем, знает не только черт, но и «Наставление гидрометеорологическимстанциям и постам». На таких бурных речках, как Олка, наблюдатель должен бытьпостоянно. Тут везде по округе разбросаны посты, но там работа идет тольколетом. Зимой речки подо льдом спят, какой в них интерес? Олка же – оченьковарная особа. Иногда лед на ней зимой начинает пучить, это значит – ждивесенних заторов и паводка. Летом может вроде ни с того ни с сего увеличиться скоростьтечения. Это тоже плохой признак. Если в воде повышенное содержание мути,значит, река заиграла, взбурлила. К Олке относятся чуть ли не с большимпиететом, чем к Амуру. Он отсюда в нескольких верстах, течет себе да течет, аОлка – под боком. Именно с ее верховьев десяток лет назад пришло наводнение,уничтожившее весь Олкан. Обратите внимание – здесь нет старых домов.

Рита огляделась. Они шли очень широкой улицей, застроеннойневзрачными избами, причем поставленными в самом причудливом порядке: улицаизвивалась так, словно ее прокладывал человек, бывший не в ладу с ногами. НаРитин взгляд, эти деревянные, неуклюжие дома были очень старые: серые бревна,серые дощатые крыши… Потом она поняла: дело в том, что все они не покрашены, ихбеспощадно бьют дождь, снег, ветер.

Она с любопытством заглядывала за невысокие, щелястыезаборы, втихомолку дивясь царившему вокруг убожеству. Города в Россиипоинтересней, побогаче. Деревни же, такое ощущение, живут, туго затянув пояса.

– Чем здесь заняты люди? – спросила она.

– Да кто чем. В леспромхозе, на метеостанции работают, иныесвоим хозяйством живут. Многие тут остались с тех времен, как сосланы были напоселение. Прижились и не хотят возвращаться на «большую землю». Вроде меня,например. Слышали небось такой факт из моей биографии? Да я его и не скрываю.

– Слушайте, вот вы работаете кочегаром… – сказала Рита. –Объясните ради Бога, зачем нужно топить печи на станции, где никого нет, да ктому же летом?

Павел посмотрел на нее хитровато:

– Тайна сия велика есть! Таких тайн в нашем тридевятомкоролевстве не счесть. Если вы были в зале ожидания, могли видеть, что в немвыбиты стекла. Выходит, я старательно отапливаю окружающую природу, но ничегопротив этого не имею, иначе мне просто не на что будет жить. Подработка наметеостанции почти ничего не дает. В леспромхозе я тоже числюсь кочегаром, нотам хотя бы стекла в конторе вставлены… А вот и метеостанция. Погодите, я забутылками для проб и инструментами для замеров зайду – и пойдем на реку.