Он стоял неподвижно, однако сэр Клод выпустил руку Рори и невозмутимо сказал:

– Добрый вечер, милорд.

Рори сел прямее и оглянулся на Никодимуса. Оба уже собирались встать, но Никодимус махнул им, устраиваясь во главе стола:

– Не надо, сидите себе.

Рыцарь как всегда выглядел сдержанным и отстранённым, Рори переводил встревоженный взгляд с него на Никодимуса.

– Пожалуйста, ребята, будьте самими собой.

Немного помолчав, сэр Клод произнёс:

– Что же, иными мы быть и не сможем. И… – он ласково улыбнулся Рори. – И да будет так.

У Рори, похоже, отлегло от сердца. Никодимус мучительно искал, что бы такое сказать ещё, когда в дверной проём полился синий шёлк.

– Можете вздохнуть с облегчением, – провозгласила Дория, вплывая в комнату. – Старая кошёлка всё ещё не отдала концы. Благодарю тебя, милорд хранитель, за высланную ко мне группу поддержки, – она кивнула на Джона, топтавшегося позади.

В его ухмылке отчётливо читалось: «А я что тебе говорил?»

Никодимус, Рори и сэр Клод учтиво встали.

– Дория, – сказал Никодимус, – извини, что послал к тебе Джона. Просто не хотел, чтобы ты пропустила ужин.

– Такому не бывать, пока в моих жилах течёт кровь, – старая гидромантка величаво опустилась на стул.

Джон встал рядом. Никодимус жестом пригласил мужчин садиться. Через несколько минут повар с поварёнком внесли исходящую парком супницу. Пока суп разливали по пиалам, все молчали. Пили прямо из пиал, по иксонскому обычаю. Куриный суп был щедро приправлен кокосовым молоком, имбирём и лимонным сорго. Никодимус почувствовал приятное тепло внутри.

Когда остатки супа унесли, заклятие молчания, наложенное на них голодом, разрушилось, и все принялись негромко разговаривать, обращаясь преимущественно к Дории. Никодимус старался не коситься в сторону Рори и сэра Клода, но когда он решался-таки на них посмотреть, оба выглядели непринуждённо. Более того, им даже удалось возобновить свою привычную язвительную пикировку.

В общем, народ разомлел, на всех снизошёл покой. В конце концов, Речную Воровку они прихлопнули, а призраки войны с имперцами и Разобщения были бедами только завтрашнего дня.

Именно так живут простые смертные, лениво размышлял Никодимус: неотвратимость смерти отступает перед чашкой горячего супа, ярко-голубым небом, смехом друзей…

Повар принёс рис с карри, маленькая комнатка заполнилась хохотом и громкими выкриками.

Сам же Никодимус окончательно выпал из общего веселья, уйдя в воспоминания о прошлых трапезах и погибших товарищах. Потом вспомнилась юная пиромантка, взятая в плен на Гребне. Теперь девушка, должно быть, находилась в лечебнице. Интересно, целители уже залатали ей руку? Испытывает ли она сейчас боль или одурманена лекарствами? Нынешним утром она потеряла пальцы. Мог ли он это предотвратить? Хоть как-нибудь?

Внезапно Никодимус осознал, что рядом стоит повар и спрашивает, будет ли милорд пить каву или рисовое вино. Остановились на каве. Подождав, пока всем подадут напитки, Никодимус поднял чашку и провозгласил тост:

– За нашу победу и разлад между демонами Разобщения.

Это был привычный его тост, за которым последовали привычные же восклицания. Но, когда все выпили, Никодимус вновь поднял свою чашку.

– Друзья, наступили необычные времена…

– Куда более необычные, чем обычно, – вставила Дория.

– Верно, – согласился Никодимус. – Тучи сгущаются, но я не мог бы пожелать себе лучших товарищей и чарословов, чтобы встретить трудные дни лицом к лицу. За вас, мои друзья!

Этот тост был встречен не менее громкими воплями, однако выпили все куда охотнее, чем в первый раз.

Никодимус сел, остальные последовали его примеру, разговоры и смех возобновились. Он сделал знак повару унести вино и каву. Два-три тоста благотворно сказывались на моральном духе, но упиваться до похмелья им не стоило.

Никодимус вознёс краткую благодарственную молитву Создателю за то, что его жена и дочь живы, после чего вновь переключил внимание на друзей. Лица Дории, Джона, Рори и сэра Клода светились довольством и молодой жизненной силой, которая ещё бурлила в каждом из них. Мир был прекрасен, и Никодимус надеялся, что каждый из них получил кусочек счастья.

– Значит, это был Таддеус? – поинтересовалась Дрюн, когда они поднимались по Жакарандовой Лестнице. – Тот любимый, которого ты должна была убить?

Леандра оглянулась на богов. Дрюн смотрела на неё с тревогой, Холокаи – с недоумением.

– Я вполне могла сохранить ему жизнь, но это стало бы недопустимым риском.

Дрюн обдумала её слова и спросила:

– Следовательно, тебе всё ещё придётся убить кого-нибудь, кого ты любишь?

– Любила, – поправила Леандра.

– Ну, хорошо, любила.

– Вероятно, придётся.

– Жаль, – выражение лица Дрюн не изменилось.

– Да, жаль. Что-то не так, Дрюн?

– Отравленный тетродотоксином умирает от удушья, однако моряки спасают утонувших, делая им искусственное дыхание. Что если кто-то спасёт Таддеуса?

– Тогда им нужно найти его немедленно и делать ему искусственное дыхание часов десять кряду.

– То есть мы в безопасности?

– В полной. Даже если его сердце до сих пор бьётся, он – мертвец.

– Смешно об этом думать, но ведь я тоже не бессмертна.

– Какая-то часть тебя бессмертна.

– Да, совсем мелкая и чрезвычайно задиристая.

– Полагаю, общепринятая доктрина сводится к тому, что смерть – это состояние. Ну, или некое место, если тебе так больше нравится. На самом же деле, смерть – это любое состояние, откуда нет возврата… Ох!

В голове промелькнуло полуосознанное озарение. Леандра встала как вкопанная.

– В чём дело? – Холокаи тут же схватился за своё леймако.

– Ничего особенного, – успокоила она бога и пошла дальше. – Просто меня осенило, как можно избежать…

Её голос стихал по мере того, как она погружалась в поток мыслей, текущих туда и обратно во времени. Час назад благодаря пророческому заклинанию Леандра ощутила удивление и опасность. В то время она объяснила себе это встречей с Таддеусом, но теперь поняла, что приближалась возможность изменить собственное будущее.

Послышался тихий звук. Сначала басовитый, он вдруг превратился в скулящий фальцет. Леандра подняла руку.

– Дрюн, Холокаи, здесь что-то…

Богиня указала рукой вдоль улицы. Из прохода между двумя домами появилась хромая фигура, напоминающая человеческую, но с массивной вращающейся башкой. Силуэт окружала желтоватая аура. Вечерний бриз далеко разносил протяжный леденящий вой. Фигура заковыляла к ним. Холокаи заслонил собой Леандру, Дрюн встала справа.