— Беру свои слова назад, ребята, — сказал Петр и густо покраснел. — Я никогда не покину его!

— И я! И я! И я!

Иуда гневно сплюнул и ударил кулаком по дверному косяку.

— Эх, добрые молодцы! — вскричал он. — Пока вы считали, его немощным, то думали только о том, как бы смотаться. А теперь, едва учуяли его величие, так — «никогда не покину его!» Да все вы в один прекрасный день выдадите его с руками и ногами и — запомните хорошенько! — только я, один только я не предам его. Симон Киренянин да будет тому свидетелем!

Хозяин таверны, который все слышал и посмеивался в обвислые усы, подмигнул Иуде:

— Ну и морды! А еще хотят мир спасать!

Тут его ноздри учуяли доносившийся из печи запах.

— Головка подгорает! — завопил Симон и одним прыжком очутился во дворе. Товарищи в замешательстве переглянулись.

— Вот почему Креститель, увидав его, так и застыл на месте! — сказал Петр, ударив себя по лбу. Волнение охватило их, воображение их разыгралось.

— А помните голубя, появившегося у него над головой, когда он принимал крещение?

— Это был не голубь, а молния.

— Нет! Нет! Голубь! Он еще ворковал.

— Не ворковал, а говорил. Я собственными ушами слышал, как он сказал: «Святой! Святой! Святой!»

— Это был Святой Дух! — сказал Петр, перед глазами которого мелькали золотые крылья. — Святой Дух снизошел с небес, и все мы замерли — разве не помните? Я хотел было подойти ближе, но нога моя онемела — не шевельнуть! Попробовал закричать, но губы не повиновались мне. Ветер улегся, камыши, река, люди, птицы — все, все окаменело от ужаса, и только рука Крестителя медленно двигалась, совершая крещение…

— Ничего я не видел, ничего не слышал! — раздраженно сказал Иуда. — Ваши глаза и уши захмелели.

— Ты не видел, потому что не желал видеть, рыжебородый! — отрезал Петр.

— А ты видел, потому что желал видеть, всклокоченная борода! Захотелось тебе увидеть Святой Дух, ты и увидел Святой Дух. А теперь еще заставляешь увидеть Его и этих вот взбалмошных, вводя их в собственное заблуждение!

Иаков до сих пор только слушал, не говоря ни слова. Грыз ногти и молчал. Но тут он не выдержал:

— Прекратите! Не будем путать огонь с кремнем, а лучше поразмыслим хорошенько, как было дело. Действительно ли Креститель произнес эти слова, перед тем как ему отрубили голову? Мне это кажется мало вероятным. Прежде всего: кто из нас был там и слышал это? И вот еще что: даже если эти слова и возникли в мыслях Крестителя, он никогда не произнес бы их вслух, потому как царь проведал бы про то и послал соглядатаев разузнать, кто таков этот Иисус, пребывающий в пустыне, а затем схватил бы его и тоже отрубил ему голову. Дважды два — четыре, как говорит мой почтенный батюшка. Так что не предавайтесь пустым мечтаниям!

— А я говорю, что дважды два — четырнадцать! — разозлился Петр. — Чтобы там ни говорил разум, будь он неладен! Налей-ка, Андрей, выпьем, заглушим голос разума и вот тогда посмотрим!

Какой-то верзила, со складками на щеках, босой, завернутый в белую простыню, со связками амулетов на шее, ворвался в таверну, приветствовал собравшихся, приложив ладонь к груди, и воскликнул:

— Здравствуйте, братья! Я ухожу. Иду к Богу. Может быть, передать ему что от вас?

И не дожидаясь ответа выскочил наружу и вбежал в соседний дом.

Тут вошел хозяин таверны со сковородкой в руках, и все вокруг наполнилось благоуханием. Заметив чудаковатого верзилу, он закричал ему велед:

— Скатертью дорога! Передавай привет! Еще один… — Симон засмеялся.

— И вправду наступил конец света: мир полон сумасшедших. Этому, видите ли, Бог привиделся позавчера ночью, когда он шел по нужде, и с той минуты разве может он оставаться на белом свете? Не желает принимать пищи: я, видите ли, призван на небо, там и поем. Вот и облачился в саван, ходит по домам, берет поручения, прощается и уходит… Это случается с теми, кто чересчур приблизился к Богу. Смотрите, ребята, держитесь от Него подальше, говорю вам это для вашего же блага, — я тоже молюсь Его Милости, но только издали. Дайте-ка поставлю!

Он поставил на середину стола сковороду с дымящейся бараньей головкой. Его губы, глаза, уши смеялись.

— Свежая головка! — воскликнул Симон. — Иоанн Креститель! Пожалуйте откушать!

Иоанн почувствовал тошноту и отшатнулся. Андрей протянул было руку, которая так и застыла в воздухе. Лежавшая на сковороде головка смотрела на них — то на одного, то на другого — широко раскрытыми неподвижными, мутными глазами.

— Подлый Симон! — сказал Петр. — Ты намеренно вызываешь у нас отвращение, чтобы мы не притронулись к ней. Как теперь вынуть из нее глаза — мое любимое лакомство?! Мне будет казаться, что я ем глаза Крестителя.

Хозяин таверны расхохотался.

— Не беспокойся, любезный Петр, я сам их съем. Но перво-наперво — язычок, столько радовавший меня своей болтовней: «Покайтесь! Покайтесь! Настал конец света!» Прежде тебе самому пришел конец, злополучный!

С этими словами Симон вынул нож, отрезал язык и мигом проглотил его. Затем он выпил полный стакан вина и горделиво посмотрел на пару своих бочек.

— Ну, будет, ребята, жаль мне вас. Поговорим лучше о другом, чтобы вы забыли о голове Крестителя и могли отведать бараньей… Итак, как вы думаете, кто нарисовал эти восхитительные метки, которые красуются на бочках, — петуха и свинью? Я, собственной персоной, вот этими руками… а вы как думали? А знаете, почему именно петуха и свинью? Откуда вам знать, недотепы галилейские! Сейчас я вам это растолкую, чтобы просветить ваш умишко!

Петр смотрел, как головка стынет, но все не решался протянуть руку и вынуть из нее глаза. Он непрестанно видел перед собой Крестителя: и он вот так же смотрел на людей глазами навыкате.

— Итак, послушайте, чтобы просветился ваш умишко, — продолжал хозяин таверны. — Когда Бог сотворил мир — и захотелось же Ему этих хлопот, благословенному! — и отмывал руки от глины, Он кликнул, чтобы все новосотворенное явилось пред очи Его, и горделиво спросил: «Эй, птички и всякая прочая живность, как вам нравится сколоченный мною мир? Может быть, найдете какой-нибудь изъян?» Все тут же принялись реветь, мычать, мяукать, лаять, блеять и щебетать: «Никакого! Никакого! Никакого!» «Примите мое благословение, — сказал Бог. — И Я тоже — клянусь верой! — не нахожу никакого изъяна. Да здравствуют длани Мои!»

— Но тут на глаза Ему попались петух и свинья, которые стояли опустив головы и не проронив ни звука. «Эй, свинья, — воскликнул Бог, — а ты, твое превосходительство петух, вы почему молчите?! Может быть, вам не нравится сотворенный Мною мир? Неужто ему чего-то недостает?» Но те ни слова в ответ! Их, видите ли, научил Дьявол, шепнув им на ухо: «Скажите Ему вот что: «Миру недостает стелющегося по земле корня. Из него произрастает виноград, который нужно подавить, поместить в бочку и сделать из него вино». «Что молчите, твари?» — снова крикнул Бог, занося ручищу. И только тогда эти двое животных, которым Дьявол придал отваги, подняли головы: «Что тут сказать, Первотворец? Да здравствуют длани Твои, прекрасен Твой мир — тьфу, чтоб не сглазить! — но ему недостает стелющегося по земле корня, из которого произрастает виноград: его нужно подавить, поместить в бочку и сделать из него вино». «Ах вот как?! Вот я вам сейчас покажу, мошенники! — вскричал Бог, охваченный яростью. — Вина вам от Меня захотелось, пьянства, брани да блевотины? Да произрастет виноград!» Он засучил рукава, взял глины, вылепил лозу, посадил ее. «Да будет проклят всякий, кто перепьет! — изрек Бог. — Да имеет он петушиные мозги и свиное рыло!»