Лазарь вдруг умолк и снова рухнул, наземь. Все молчали. Светильник затрещал, свет задрожал, собираясь погаснуть; Марфа встала, наполнила светильник маслом, и он снова загорелся ровным пламенем.

— Это конец света… — после долгого молчания снова сказал почтенный Мельхиседек, собрав бороду в кулак. Все это время он рассуждал о судьбах мира, думал о беззаконии и бесчестии, о вестях, которые время от времени приходили из Иерусалима. Идолопоклонники оскверняют святой Храм, священники каждое утро закалывают в жертву быка и двух баранов, но не Богу Израиля, а проклятому безбожнику — римскому императору. Открывая утром двери своих домов, богачи видят на пороге людей, умерших ночью от голода, и, приподняв край своих шелковых одежд, переступают через трупы и направляются на прогулку в портики у Храма… Все это взвесил в уме почтенный Мельхиседек и сделал вывод: пришел конец света. Он повернулся к Иисусу и спросил:

— А ты что об этом думаешь?

— Я пришел из пустыни, — ответил тот голосом, который стал вдруг необычайно проникновенным, и взоры всех устремились к нему. — Я пришел из пустыни, где видел, как три ангела уже покинули небо, чтобы пасть на землю. Я видел их собственными глазами. Они покинули край неба и движутся сюда! Первый — Проказа, второй — Безумие, третий, самый милосердный, — Огонь! И услышал я голос: «Сыне Плотника, мастери Ковчег, дабы взять в него всех, кто безгрешен. Торопись! Пришел День Господень, мой День — я иду!»

Крик вырвался из уст у трех старцев. Сидевшие на полу со скрещенными ногами мужчины поднялись, стуча зубами от страха. Женщины всем скопом бросились с воплями к двери. Марфа и Мария стали подле Иисуса, словно ища у него защиты. Разве он не поклялся взять их ковчег? Пришел час.

Почтенный. Мельхиседек вытер пот, струившийся по обрамленному сединами челу, и воскликнул:

— Истина то, что говорит гость, истина! Послушайте, братья, о чуде, которое случилось сегодня утром. Проснувшись, я, как обычно, развернул Священное Писание и наткнулся на слова Пророка Иоиля: «Трубите трубою Сионскою, да откликнется святая гора. Да трепещут все жители земли, ибо наступает День Господень с тьмою и мраком: перед ним огонь и за ним огонь. Вид его как вид коней скачущих, скачут они по камням, как бы со стуком боевых колесниц, как бы с треском пламени по вершинам гор, устремляющегося пожрать тростники… Таков День Господень!» Несколько раз перечитал я грозную весть и как был босым запел псалом посреди двора, а затем пал ниц на землю и воскликнул: «Господи, если Ты должен прийти вскоре, пошли мне знамение, чтобы я успел приготовиться, пожалеть бедных, открыть свои закрома, заплатить за грехи свои… Пошли мне молнию, глас или человека, который известит меня, чтобы только успеть!» Он повернулся к Иисусу и сказал:

— Ты и есть знамение. Бог послал тебя. Есть ли у меня еще время? Или уже нет? Когда разверзнутся небеса, сынок?

— Каждое мгновение небеса готовы разверзнуться, старче, — ответил Иисус. — Каждое мгновение Проказа, Безумие и Огонь делают еще один шаг, подходят все ближе и ближе. Крылья их уже касаются волос моих.

Лазарь смотрел на Иисуса, вытаращив свои выцветшие зеленые глаза, а затем шагнул к нему.

— Не ты ли — Иисус из Назарета? — спросил он. — Говорят, будто в час, когда палач уже занес топор, чтобы отрубить голову Иоанну Крестителю, пророк простер руку в направлении пустыни и воскликнул: «Иисусе Назаретянин, покинь пустыню, вернись к людям! Вернись, не оставляй людей одних!» Если ты и есть Иисус из Назарета, то благословенна да будет земля, по которой ты ступаешь! Дом мой осветился, я принял крещение и исцелился. Припадаю молитвенно к стопам твоим!

С этими словами Лазарь пал ниц и стал целовать покрытые ранами ноги Иисуса.

Но изощренный в лукавстве почтенный Самуил недолго пребывал в растерянности. На какое-то мгновение мысли его перепутались, но он тут же снова нащупал твердую почву.

«У Пророков можно найти все, чего только душа пожелает, — подумал он.

— На одной странице Господь разгневался на свой народ и уже занес кулак, чтобы сокрушить его, а на другой Он — молоко да мед. В каком духе ото сна встанешь, такое и пророчество найдешь, так что не будем расстраиваться понапрасну…»

Он качнул своей лошадиной головой и тайком ухмыльнулся в густую бороду, не проронив ни слова: пусть народ боится, это ему только на пользу: если бы не страх — бедняков ведь больше и сложены они крепче, мы бы давно уже пропали!

Итак, он молчал, презрительно поглядывая на Лазаря, который целовал гостю ноги и говорил ему:

— Если галилеяне, с которыми я познакомился на Иордане, и есть твои ученики, так знай, Учитель, они поручили передать, если случится встретить тебя, что уйдут оттуда и будут ожидать тебя в Иерусалиме, в таверне Симона Киренянина у Давидовых врат. Убийство Пророка напугало их, и они ушли, чтобы скрыться. Начались гонения.

Тем временем женщины стали уводить своих мужей. Они не сомневались, что у пришельца недобрый глаз и взгляд его вызывает умопомрачение, а речь ввергает мир в пропасть. Лучше уж уйти поскорее!

Слепому снова стало жалко людей.

— Мужайтесь, дети! — воскликнул он. — Я слышу, что вершатся великие дела, но вы не бойтесь. Все опять станет на свое место, вот увидите. Мир крепок и прочны основы его. Сколько выдержит Бог, столько выдержит и мир. Не слушайте зрячих, послушайте меня: я слеп и потому вижу намного лучше всех вас. Бессмертное племя Израилево заключило завет с Богом, Бог скрепил его своей печатью и пожаловал нам всю землю. Так что не бойтесь. Близится полночь, пошли спать!

С этими словами он вытянул вперед посох и направился прямо к двери. Трое старейшин пошли впереди, за ними — мужчины, а затем и женщины. Дом опустел.

Сестры постелили гостю на деревянной лежанке. Мария вынула из сундука льняные и шелковые простыни — свое приданое. Марфа принесла пуховое атласное одеяло, которое столько лет держала неприкосновенным в ларе в ожидании той многожеланной ночи, когда укроется им вместе с мужем. Принесла она и душистые травы, базилик и мяту, и набила ими подушку.

— Этой ночью он будет спать как новобрачный, — сказала со вздохом Марфа.

Мария тоже вздохнула, но не произнесла ни слова. «Боже, — подумала она, — не слушай меня: мир прекрасен, даже если я и вздыхаю. Мир прекрасен, только страшно оставаться в одиночестве, а этот пришелец уж очень мне по сердцу».

Сестры ушли в свою комнатушку и улеглись на жестких постелях. А мужчины, расположились на деревянной лежанке в разных ее концах, стопами друг к друг. Лазарь был счастлив. Воздух в его доме был полон святости и блаженства! Он дышал спокойно, глубоко, слегка, прикасаясь стопами к святым стопам, и чувствовал, как по всему его телу разливается некая таинственная сила некая божественная безмятежность. Не мучила его больше боль в пояснице, не колотилось смятенно сердце, умиротворенно и блаженно переливалась кровь от стоп к голове, питая изжелта-бледное измученное тело, «Это и есть крещение, — думал он. — С этой ночи я крещен, крещен и дом мой, крещены и сестры мои. Река Иордан вошла ко мне в дом».