— Нет-нет, ничего страшного, — заверил господин Шойх.

Я сердечно поблагодарил обоих братьев, кивнул в знак признательности и женщине и сделал несколько шагов по направлению к двери. Одновременно, незаметно опустил руку в карман взятого напрокат костюма и обхватил рукоятку «Станмастера-500».[21]

— А вот взгляните-ка на это, — стал вдруг настаивать Алекс. — Может быть, узнаете что-нибудь? Вот так выглядели ворота до того, как мы сюда въехали.

Я склонился над фотографией и кивнул.

— Да, немного похоже на то, как мне запомнилось. Впрочем, не уверен, память меня теперь иногда подводит.

— Видишь? Память его иногда подводит, — сказал господин Шойх Алексу.

— Да, старая история, — согласился Алекс и перевернул страницу. — А вот это не узнаете?

— Нет, это совсем не узнаю.

— Да уж, — протянул Алекс, покачав головой.

Со своего места я мог бы с легкостью дотянуться до его шеи, думал я. Контакты «Станмастера» уже поизносились, пришлось бы бить сильнее, а это создавало дополнительный риск. Я покосился на господина Шойха. Тот держал в руке тяжелый карниз для занавесей. Вероятно, таким можно было проломить череп носорогу. Однако господин Шойх сделал вид, будто раздосадован, что эта штука случайно попала ему в руки, и поставил его рядом с собой в угол.

— Может, присядете и еще посмотрите фотографии? — предложил Алекс, протянув мне альбом.

— Знаете…

— Впрочем, может быть, вас это слишком расстраивает?

— Нет-нет, — запротестовал я. — Это так любезно с вашей стороны.

— Он больше ничего не узнаёт, — констатировал господин Шойх.

В это мгновение ко мне подошла фрау Шойх. С тарелкой, на которой лежал кусок торта. Темножелтого цвета.

Мы сидели на диване. Я держал в руках фотоальбом, и в голове моей кружилось и вертелось одно единственное слово: «непрофессионально». Держать в руках и перелистывать фотоальбом было непрофессионально. Угощаться предложенным тортом было непрофессионально.

— Кстати, — спросил Шойх, — в какой из верхних комнат вы жили?

Я подумал и помотал туда-сюда головой, но выражение его лица не изменилось.

— Окна выходили на улицу или в сад? — стал подсказывать мне Алекс.

— В сад, — произнес я, как будто это только сейчас мне вспомнилось.

Братья переглянулись.

— Точно, вы же только что были в саду, — сказал Алекс.

— Знаете, показать вам вашу бывшую комнату будет не так-то просто, — признался господин Шойх. — Я вовсе не хочу вас обидеть, господин Ульрихдорфер, простите, Ульрихсдорфер, но дело в том, что теперь там живет Иеремия. Мы меж собой зовем его Джерри.

— О, ничего страшного, — принялся уверять я. — Мне просто хотелось еще раз увидеть свой бывший дом. И он оказался совсем не таким, как запомнился.

В прошлом, прибегая к подобным, несколько укоризненным, формулировкам, я не раз добивался успеха. Но сейчас все было тщетно.

— Слушай, но мы же можем его попросить, — предположил брат.

Господин Шойх склонил голову к плечу, потом потряс ею:

— Нет, это только выведет его из равновесия.

— Да-да, это верно, — согласился Алекс. — Но он, — Алекс показал на меня большим пальцем, — пришел в дом своего детства, он волнуется, и не может зайти в свою бывшую комнату, даже на секунду. Возможно, будет лучше, — с этими словами он тронул меня за плечо, — ему об этом сказать.

Какое-то время все молчали. Я заметил, что тарелка с тортом теперь стоит на полу, прямо у моих ног. Не помню, чтобы я ставил ее туда.

— Ваш сын нездоров? — спросил я.

— Наш сын? — переспросил господин Шойх.

— Он был добрый мальчик, — сказал Алекс.

— Нет-нет, — возразил господин Шойх. — Там наверху живет Иеремия. Он лишился пальца.

— Пальца?

Господин Шойх с братом переглянулись. Решение они приняли безмолвно. Господин Шойх вздохнул, поднял руку и показал мне средний палец, fuck you.

— Не пугайтесь, — успокоил он. — Вот этого. Вот этого пальца у него нет. Видите?

— Да, это было ужасно, — вставил брат. — Не только сам факт, что он лишился пальца, но и то, как это…

— Послушай, я же сказал, не знаю, надо ли посвящать постороннего во все эти подробности, — перебил его господин Шойх.

— Раз уж мы начали, — заявил брат, — то должны и… Иначе это нечестно, ведь так? — И тут он обратился ко мне:

— Он отгрыз себе палец. Потихоньку, помаленьку.

— Потихоньку, помаленьку?

— По тому, как ты это описываешь, получается, будто палец у него каждый раз отрастал заново, — запротестовал господин Шойх.

— Я хотел сказать, что он это сделал не сразу, — со смехом поправился Алекс. — Не в состоянии аффекта, а годами, медленно, непрестанно и неустанно.

Он сделал жест рукой, словно режет что-то невидимое на тоненькие кусочки.

— А как он это сделал? — спросил я.

— Как сказать… По маленькому кусочку, исподволь, раз за разом.

— И все это именно в вашей бывшей комнате, — подчеркнул господин Шойх.

— Да, гм, как сказать… — повторил его брат, и на лице его промелькнуло выражение глубоко затаенной боли.

— Все дело в этих медленных переменах, которыми так богата жизнь, — сказал господин Шойх. — Трудно справиться не с быстрыми изменениями, а с вот такими, долгими. Каждый день тебя становится немножко меньше, и так на протяжении пяти лет. А потом пальца-то и… Не знаю, почему это так пугает. Я хочу сказать, что мы смотрели, не отворачивались. Мы же заботимся друг о друге.

Алекс согласно затряс головой.

— Наверное, это вроде как в фильмах про тюрьму Алькатрас, — продолжал господин Шойх, — где герои десятилетиями чайной ложечкой роют подземный ход или вроде того. И подземный ход с каждым днем растет, ну, на сколько миллиметров, как ты думаешь, Алекс?

Брат пожал плечами, одновременно подняв брови, потом его лицо приняло выражение задумчивое и вместе с тем сосредоточенное; очевидно он подсчитывал в уме. Наконец он произнес:

— Ну, ничтожно мало. Максимум на один-два миллиметра в день.

— Да, и…

— А то и вообще не увеличивается, — добавил Алекс.

— И так мы себе это объясняем, — произнес господин Шойх. — Но, в конечном счете, истина, разумеется, известна одному Господу Богу.

— Именно так, — поддержал его брат.

И они оба впились в меня глазами.

— Вот это да, — сказал я, — Это же в самом деле…

Меня охватило глубочайшее разочарование. Вот так, наверное, чувствует себя тот, кого снова и снова изгоняют из собственного дома.

— Да, тут есть отчего испугаться. Там, наверху, в вашей бывшей комнате окнами в сад.

— Вот этот палец, — повторил Алекс и еще раз показал тот жест. — А он же еще и самый длинный.

Оба они одновременно встали. Пытаясь хотя бы образовать с ними равнобедренный треугольник силы, я тоже поднялся с дивана. Но тут фотоальбом, который все еще лежал у меня на коленях, упал