часто переезжали, но здесь прожили дольше всего, почти семь лет. Примерно до того, как мне исполнилось тринадцать.

Я дотронулся до дверного косяка, с виду совсем нового, и тотчас отдернул руку, словно разочарованный.

— Ну да, конечно, — сказал господин Шойх, приложив палец к подбородку, словно погружаясь в размышления. — Мы въехали прошлым летом. До нас тут жила старушка по фамилии Цузер.

— Цузер, — задумчиво повторил я. — Нет, не припоминаю.

Я шагнул в переднюю. Двое детей, которые там стояли, завидев меня, исчезли, ретировавшись куда-то по направлению к лестнице. И смотри-ка, джекпот, еще и жена его была дома, господин Шойх кратко объяснил ей, зачем я пришел. Вслед за тем она, мир ей, отошла в сторону, притворившись, будто ее очень занимают какие-то предметы на полке. Чудесно! Мне ли не знать это настороженное выражение глаз, изо всех сил избегающих моего взгляда, оно теперь было знакомо мне не хуже, чем прежде — различные положения ушей моего пса Джеффа. Вот так он держал уши, когда беспокоился, вот так — когда успокаивался, вот эдак — когда радовался, что с ним играют, и так далее. Хотел бы я знать, как он сейчас. Мне говорили, что люди, у которых он теперь живет, — достойные, великодушные, добрые. Добрые, сердечные люди.

— Да, именно здесь, в этой комнате, — сказал я, обводя ее рукой. — Но теперь здесь все совсем по-другому.

— Вот незадача, — откликнулся господин Шойх.

— Но тогда я был еще и младше, — добавил я.

И потому присел на корточки, устремив взгляд к потолку. Кроме того, я сунул расческу в нагрудный карман: она выполнила свою миссию. Глядя со стороны, что может быть невиннее человека, который, прежде чем позвонить в дверь, торопливо причесывается.

— Там, дальше — кухня, — сообщил Шойх.

Я встал и сделал несколько шагов за ним следом.

— Но всю эту мебель мы с собой привезли, — сказал он.

— Да-да, я уже понял, — заверил я. — В самом деле, так мило с вашей стороны, что вы позволили мне заглянуть в мой бывший дом.

Я вернулся в гостиную.

— А заднюю комнату можно посмотреть? Помню, я там обычно время проводил после школы.

Господин Шойх кивнул.

— Да-да, конечно, — я понимаю… ваше желание. Да, повторяю, вы всё можете посмотреть.

Я нерешительно шагнул вперед, в направлении второй комнаты, справа от входной двери, но вдруг остановился и оперся на спинку массивного кресла. Я прикрыл лицо рукой, будто у меня в глазах потемнело, и медленно покачал головой.

— Вам нехорошо? — спросила женщина.

Но прозвучало это как-то ненатурально, на манер заученной реплики. Она еще не вжилась в предназначенную для нее сцену, не прониклась отведенной ролью.

Господин Шойх, имя которого мне очень хотелось узнать, прошел в кухню. Вернулся он со стаканом воды. У него было одно из тех вечно сияющих, все в ямочках, обреченных лучиться довольством лиц, которые Господь дарует всем, кого несколько преждевременно вытесняют из кокона.

— Пожалуйста, сюда, — пригласил господин Шойх.

И только тут я заметил, что вид у него довольно-таки спортивный. Это его лицо поначалу ввело меня в заблуждение. Когда он протянул мне стакан, его бицепс округлился под тканью рубашки. На шее тоже отчетливо обозначились мышцы.

— Спасибо, уже лучше, — поблагодарил я. — Это оттого, что всё так сразу навалилось… И, надо же, так изменилось. Я ведь с тех пор много переезжал. Даже в Швеции пожил.

Швецию я упомянул, поскольку очередь дошла до буквы «Ш». В прошлые выходные пришел черед букве «Ч», ее я выбрал в беседе с татуированной рептилоидкой в клубе «Тайфойд» на Рехбауэрштрассе. Чехия.

— Ах, в Швеции, — подхватил господин Шойх. — А где именно?

— Теперь здесь все по-другому, — посетовал я. — Очень жаль.

— Ну да, — отозвалась женщина, — по-другому.

— А вот это не помните? — спросил господин Шойх, указывая на старое пианино. — Когда мы въехали, оно уже здесь стояло.

— Нет, — покачал головой я. — Никогда его не видел.

Казалось, он и вправду этим немного разочарован. Может быть сейчас он, как большинство, начнет демонстрировать мне свой дом, в надежде, что какой-нибудь уголок или предмет обстановки пробудят мои воспоминания, — но нет, он лишь кивнул и продолжал:

— Ах, вот, значит как. А где в Швеции?

— В Стокгольме, — произнес я. — Но, как уже говорил, недолго. Наша семья довольно часто переезжала.

— Точно, вы об этом упоминали, — сказал мой собеседник. — Мне там всегда нравилось. В Стокгольме.

— А нельзя ли… — начал я. — То есть, нельзя ли… Вы разрешите мне посмотреть еще и сад? Вы действительно так добры ко мне.

Последовала пауза. Потом господин Шойх сказал:

— Конечно, на здоровье. Сюда, пожалуйста. Вот в эту дверь.

Он указал на высокую стеклянную дверь, выходящую на террасу. Я едва заметно поклонился в знак благодарности и вышел в сад. Мне необходим был свежий воздух, одно мгновение нужно было подышать, наслаждаясь покоем и уверенностью, а уже потом предпринимать следующие шаги. Рядом с игрушечной машинкой с дистанционным управлением в траве стояла белая лейка. А в глубине, поодаль, виднелись безобразные, усталые голливудские качели.

Когда я повернулся и хотел было пройти из сада обратно в квартиру, то внезапно столкнулся сразу с двумя мужчинами. Один из них был господин Шойх, другой — его приблизительная копия. Они были не просто похожи, они оба были одеты в одинаковые неряшливые клетчатые рубахи, но плохая копия оказалась на полголовы выше господина Шойха.

— Мой брат, — сказал хозяин дома.

— Алекс, — представился незнакомец, прижав руку к груди.

— Очень приятно, — откликнулся я. — Петер Ульрихдорфер.

— Простите, как? — переспросил брат и немного наклонился ко мне, чтобы лучше слышать.

— Ульрихдорфер.

— Ааа… — протянул он.

— Ульрихсдорфер или Ульрихдорфер? — переспросил господин Шойх.

— Без «с», — уточнил я. — Впрочем, большинство писем, которые мне приходят, адресованы лишнему «с», ха-ха.

Братья сделали вид, что вежливо улыбнулись.

Я заметил, что у Шойха по имени Алекс что-то торчит под мышкой. Это был фотоальбом.

— Ну и как, узнали что-нибудь?

— Все так изменилось, — посетовал я. — Но как мило с вашей стороны, что вы позволили мне всюду… Скажите, в саду вы многое поменяли?

— Мы хотели еще вот что вам показать, — объявил господин Шойх, махнув рукой на фотоальбом у брата под мышкой.

— Его оставила старушка Цузер, — сказал Алекс.

Братья рассмеялись.

Мы вернулись в гостиную. Господин Шойх прикрыл за мной дверь на террасу.

— Уже холодает, — сказал он. — Поди, скоро еще дождь пойдет.

— Ну, хорошо, большое спасибо, — проговорил я.

— Sorry, что опоздал, — сказал брат. — Еще раз, скажите, пожалуйста, так в какой комнате вы жили?

Он положил руку мне на плечо.

— Да там, наверху. В одной из детских. Но