Они очень неохотно расступились, я видел оценивающие взгляды насчет моего роста, ширины плеч и длины рук. Смотрели и на доспехи, каких здесь еще не видели. Когда отступили достаточно далеко, я толкнул ногой дверь, шагнул через порог.

Дверь ударилась о стену и, отскочив, смачно впечаталась в проем. Я оказался с мечом в руке в спальне, где мощно пахнет больницей. И хотя здесь запахи иные, но запах уныния и болезни чувствуется как в воздухе, так и во всем: темных гобеленах, закрытом подушками окне, затхлом непроветриваемом помещении.

У противоположной стены широкое ложе с балдахином, рядом на стульчике женщина в простой, но богатой одежде, и стоящий мужчина, в котором я узнал того хмыря, что рассматривал нас с крыши.

И хотя шелохнулось чувство вины, хозяин в самом деле болен, я не удержался от ехидной реплики:

— Быстро же ты гоняешь, черепаха!… Там половину народу побили из-за тебя.

Женщина быстро поднялась, высокая, стройная, с пышной копной черных волос.

— Мой муж болен, — сказала она быстро, — так что мы не могли вас принять так, как полагается… графу… гроссграфу? Я леди Тулузея, жена хозяина замка.

— Гроссграф Армландии, — представился я. — Ричард Длинные Руки. Паладин, сюзерен и вообще лицо, принимающее решения.

— Мы ничего об этом еще не слышали, — ответила она настороженно. — О вашем… гроссграфстве, сэр паладин.

— Я шагаю быстро, — ответил я почтительно, но с легкой твердостью в голосе. — Кто пытался оказывать сопротивление — уже не противится. Убит или бежал в другие королевства. Замок графа Хоффмана я присоединил к своим владениям. И вообще… собираюсь отбирать земли и замки у тех, кто противится моей воле… еще не монаршей или августейшей, но и гроссграф — уже не совсем коза на базаре. Так что учтите…

Леди Тулузея быстро зыркнула на ложе. Мужчина с сильно исхудавшим лицом, бледный, как пергаментная бумага, с усилием поднял набрякшие веки.

— Я слышал… — прошептал он. — Я не противлюсь…

— Рад это слышать, — ответил я. — Ладно, не буду мешать выздоровлению, а вы, не сомневаюсь, выздоровеете. Уже ночь, мы проведем ее в вашем… гм… замке, а утром отправимся обратно. Но оммаж вы должны произнести хоть и на смертном одре.

Леди Тулузея сказала быстро:

— Сэр гроссграф… не сомневайтесь, мы не противимся вашей воле! Мы просто хотим сохранить то, что у нас есть. На большее не претендуем.

Она выпрямилась, жаркий румянец окрасил ее темные от загара щеки. Высокая и хорошо очерченная легким платьем из тонкой ткани грудь часто вздымается, заставляя то и дело бросать на нее взгляды. Я невольно залюбовался этой женщиной, что продолжает выглядеть как молодая девушка. Плотный загар покрывает чистую кожу ее странного лица, в котором перемешались все тысячелетия и все народы, населявшие эти древние земли. Лицо подчеркнуто строгое, без лишних деталей и украшений, прямой взгляд темных глаз загадочен, нос выточен очень изящно, губы почти черные, и все тело почти черное, лишь совсем случайно, когда поклонилась мне, как господину, я успел увидеть ослепительно белую кожу, какой гордились бы фаворитки французских королей.

— Я не планирую у вас ничего отнимать, — ответил я легко.

— Благодарю вас, сэр…

— Сэр Ричард, леди.

— …сэр Ричард.

Я добавил:

— Но оставить так близко соседа без клятвы верности, согласитесь, рискованно.

Леди Тулузея скованно улыбнулась, я поклонился но не слишком, надо соразмерять между почтением к женщине и своим все более растущим статусом, вышел в коридор. Людей с оружием стало втрое больше.

Я сказал строго:

— Вот что, орлы! Хозяин признал меня сюзереном. Так что и вы теперь должны смотреть на меня… соответственно.

Они подтянулись довольно нехотя, но смотрели по-прежнему недружелюбно. Я читал на их лицах классическое насчет двойного гнета.

— Ничего, — сказал я утешающе, — в большом хозяйстве больше возможностей.

Как почетным гостям, нам отвели весь верхний этаж, хотя насчет почетности я мог бы и поспорить: разве что в Тюрингии верх считался привилегией знати, а в остальных регионах обычно знатные располагались на первых этажах.

Впрочем, с хозяевами не спорят, особенно с больными. Митчелл вежливо попросил у меня разрешения заночевать вне башни. Лето, мол, кончилось, скоро полетят белые мухи, в последний раз полюбуется золотой осенью. Объяснение дурацкое, но я все понял и не стал возражать, как и против желания Растера чисто по-мужски провести ночь среди воинов.

В комнате я с порога проглядел ее по-всякому и старательно понюхал воздух, но здесь едва уловимые и размытые полосы запахов угрюмых женщин, что когда-то перестилали постели. Окно закрыто плотными ставнями, так что запахам не меньше недели-двух.

— Терпимо, — произнес я. — Ладно, утро вечера мудренее…

Лег на спину, заложив ладони за голову. Как-то надо совместить это гроссграфство и вылазки на Юг. Те две прошли успешно, теперь надо собрать надежную команду. Не факт, что со мной захотят отправиться Гунтер или Зигфрид, могли и прижиться здесь, к тому же для них Юг совсем не то, что для меня. Так что впереди еще будут сложности.

Ладно, без непредвиденных не обойтись, главное — завтра с утра в Сворве, там выйду через нуль-туннель и постараюсь узнать насчет покупки земли. Землевладельцы везде в цене, к ним больше уважения, чем к любым слоям населения. Землевладелец — это человек, который не сбежит. С него можно драть налоги, никуда не денется, но и не перегибать: земледельцы — самая надежная опора любого режима.

Я ощутил струйку свежего воздуха раньше, чем скрипнула и приоткрылась дверь. Женщина, укрытая в покрывало до пола, вдвинулась неслышно, от нее пахнуло хорошими духами.

Сделав пару шагов, она сказала таинственным шепотом:

— Как? Заснуть, не дождавшись меня?

— Не сплю, — заверил я. — Вот эта… жду. Она остановилась у ложа.

— Чего?

— Приятных неожиданностей, — пояснил я.

Она тихонько и очень женственно рассмеялась, неспешным движением отбросила покрывало, оставшись нагой, и, грациозно изгибаясь, медленно взобралась ко мне.

Я не двигался. Леди Тулузея наклонилась надо мной, тяжелые женские груди повисли над моим лицом. Под их горячей недевичьей тяжестью там, выше, истончилось и, натянув кожу, вытянулось, а здесь огромные и нежные покачиваются, медленно опускаясь, смотрят мне в губы крупными красными сосками, длиненными настолько, что выглядят элитными виноградинами.

— Да, — согласился я, — хороша…

Она поинтересовалась с явным удовольствием:

— Насколько?

— Достаточно, — согласился я. — Достаточно хороша.