— Как же перебираются из озера в озеро?

— По земле? — предположил Митчелл.

— Нет, — опроверг сэр Растер, — на сушу никогда не выползают.

— Тогда все озера, — предположил я, — остатки некогда единого великого моря?

— Не пойдет, — сказал Митчелл.

— Почему?

— В морях вода соленая, — объяснил он знающе, — а в озерах — нет.

— А в океанах?

— Насчет океанов не знаю, но в озерах точно несоленая.

Я вспомнил:

— А икра? Крупная или мелкая?

— Да как у простых лягушек…

— Тогда понятно, — сообщил я, — к утиным лапам прилипает, те и разносят. Икра липкая, заметили? Сэр Растер почесал в затылке:

— Да-а, надо смотреть, чтобы эти утки в мой домашний пруд не садились. Но разве уследишь… Митчелл поинтересовался:

— А большой у вас пруд, благородный сэр Растер?

— Да не очень, — ответил сэр Растер. — Даже маленький… По правде сказать, у меня вообще пруда нет! Да и какой пруд, когда и земли-то никогда не было! Я бесщитовой, кормлюсь военной добычей, а не налогами. Но вообще-то подумываю, что когда-нибудь осяду… и заведу большой пруд. С золотыми рыбками размером с коров. Толстых, жирных, вкусных…

Далеко слева обозначились белые строения, то ли город, то ли выбеленные, как кости, руины. Проступили над горизонтом крестики ветряных мельниц. Я сообразил запоздало, что там жилье, и нехилое, раз столько мельниц.

Довольно быстро начинает, как мне показалось, открываться береговая линия. Дорога пошла взбираться круто на цепочку холмов. Я повернул коня и погнал под углом, еще не соображая, что здесь вроде бы неоткуда взяться морю. Зайчик взбежал наверх так же быстро, как и по ровному, дыхание у меня остановилось: пустыня, настоящая пустыня, уходящие вдаль золотые спины барханов пересушенного песка…

Я оглядывался ошалело, за моей спиной не просто зелень, но и вековые леса, а под копытами Зайчика уже трещат крупные ракушки, тоже белые, ждущие прикосновения, чтобы рассыпаться в пыль, выглядывают высушенные черепа громадных чудовищ, такие исполины могут жить только в воде…

Сзади простучали копыта, сэр Растер прокричал быстро:

— Только не останавливайтесь, сэр Ричард! Только не останавливайтесь!…

— А что здесь?

Он указал на темнеющую вдали полоску деревьев.

— Гоните во-о-он туда. Там безопасно.

Мимо пронесся Митчелл, обеими руками держит повод, пригнулся, как гунн, сразу видно, что драться не собирается, что бы там ни выпрыгнуло из песков. Сэр Растер пришпорил коня и погнал следом.

Зайчик тихонько ржанул и пошел неспешным галопом. Белая хрустящая пыль фейерверками взлетает из-под копыт, иногда с щелканьем лопаются черепа страшных рыб, в воздухе свистят острые обломки костей.

В какой-то момент чутье заставило снять с пояса молот. В трех шагах от скачущего коня Растера вздыбился бугром песок, эдакий бархан, помедлил, словно всматриваясь термо или еще чем-то, и двинулся за Расером, быстро сокращая расстояние.

Молот ударил в бархан, когда тот внезапно вырос и начал загибаться грозной волной над прильнувшим к конской гриве всадником. Взвился золотой песок, раздался треск, словно лопнула баальбекская плита, во все стороны брызнули фонтаны крови.

И лишь тогда из-под земли донесся глухой болезненный рев. Не просто из-под земли, а как будто с огромной глубины, мол, здесь на поверхность некий подземный великан всего лишь высунул пальчик.

— А вот не высовывай, — бросил я.

Зайчик, дико кося глазом, такого вроде бы и он не видел, перепрыгнул озеро быстро впитывающейся в песок крови, я с молотом в руке оглядывался, но только фырканье скачущих коней и непрекращающийся треск ракушек под копытами.

Гряда деревьев приближалась, сэр Растер и Митчелл ворвались под густую тень, здесь копыта стучат иначе, разом остановили коней. Я на ходу повесил молот, оглянулся.

— Ну вы и даете! Не безопаснее ли объехать? Сэр Растер воскликнул бодро:

— Да оно не всякий раз кидается! Бывает, сто раз проедешь, а только на сто первый…

— Все равно, — сказал я сварливо. — Умнее объехать.

Митчелл сказал глубокомысленно:

— Конечно, умнее… Дурость переть вот так. Правда, зато по-рыцарски. С чего это станем уступать дорогу зверю?

— Вот-вот, — сказал Растер обрадованно. — Где наша гордость?

— Эх, — сказал я, — нет у вас уважения к ценности жизни…

— Что жизнь, — изрек Митчелл глубокомысленно, — если ее не прожигать — она сгниет.

Растер захохотал, сказал с удовольствием:

— Точно сказано! А когда не спишь, а вот так в седле, то жизнь всегда дает шанс изменить себя к лучшему. Правда, паршиво, что никогда об этом не говорит…

— Жизнь — штука хитрая, — подтвердил Митчелл, — поэтому удобный случай подворачивается, как правило, в самый неудобный момент. Вот помню как-то… нет, хоть тут и нет дам, но все равно, мы же не простолюдины, чтобы о таком рассказывать…

Сэр Растер покосился в мою сторону.

— Надо жить, как вот сэр Ричард: мечется между троном и виселицей! Ему не скучно. Митчелл вздохнул:

— Жизнь у нас, конечно, не удалась, но в остальном все прекрасно.

— Мне тоже кажется, — согласился Растер, — что вся моя жизнь — это несчастный случай, растянутый на десятилетия. Вчера я вообще хотел покончить жизнь самоубийством, но не нашел повода!

Они похохатывали, все чаще поглядывали на меня, приглашая присоединиться к легкому разговору.

— Если вы не смогли сделать свою жизнь прекрасной, — изрек наконец я, — значит, жизнь сделала вас.

Небо красное, словно после гигантского пожара, даже облака выглядят застывшими шарами огня. Далекая горная гряда темная, горят красным только ребра, но вода в реке, через которую идем по мелководью, удивительно голубая, даже синяя, насыщенно-синяя. С берега на воду падает тень, в том месте она темно-зеленая, зато здесь от наших ног настолько радостно-синяя, будто ее освещает другое солнце.

Я привстал в стременах.

— Вон там, — спросил у всезнающих искателей приключений, — и есть владения сэра Тирола? Или мы проехали мимо?

— Он, — заверил сэр Растер. — Хранитель старых традиций…

— Отлично, — ответил я с облегчением, — заночуем в замке, а не под открытым небом.

На ровном месте, вдали от горных кряжей и даже холмов, угрюмая и потрепанная временем башня высится среди полуразрушенных стен и заброшенных построек, единственная уцелевшая Бог знает с каких времен. При короле Утерлихе, как начал с удовольствием рассказывать Растер, в стране воцарился мир и длился — невиданное дело! — почти двести лет, из-за чего решили, что надобности в каменных крепостях больше нет, потому по всей Армландии… тогда она звалась как-то иначе, запамятовал, строили обычные удобные дома. Только некая большая семья по-прежнему обитала в этой неудобной и сырой крепости, заслужив прозвище помешанных чудаков.