будет неважно, коммуняки тормознут главные законы: инвестиционный, налоговый, уголовно-процессуальный, земельный, армейский, – торопливо ответил Горяев. – Сделают из Думы на выборах президента штаб Зюганова, чтобы население это финансировало.

– Как вы это допустили? – возмутилась Валя.

– Гаранту глянулась идиотская идея Сатарова сформировать две провластные партии – «Наш дом – Россия» и блок Рыбкина. Нам это сразу не понравилось, но против лома нет приёма. Рыбкинские в Думу вообще не прошли, а все антикоммунистические голоса разбежались по маленьким партиям.

– Рыбкин – это у которого в рекламе корова?

– Которая даёт молоко, а масла сама не пробовала, – разъяснила мать.

– Мне и свою рекламу смотреть некогда, не то что чужую, – отмахнулся Горяев.

– Кто такой Сатаров? – спросила Валя.

– Ласточка моя, если ведёшь политическую программу, обязана знать хотя бы помощников президента, – укорил он в ответ.

– Мало ли кто ему помогает, – попыталась оправдаться Валя. – Зачем мне их знать?

– Конечно, реальные парторганизации в регионах только у коммуняк, у остальных – виртуальные. Мы в крупных городах, в сырьевыводящих регионах сделали кое-какие голоса. Некоторые президенты республик, вошедших в нас, тоже, – расстроенно объяснил Горяев. – Но коньяк создаётся выдержкой, а наша партия – новодел.

– В регионах липовые голоса себе сделали? – ужаснулась Валя.

– Все, как могут, себе подтасовывают, в результате получается вполне адекватная картина. Парадокс в том, что в стране снова однопартийная система, при этом единственная партия не правит, а находится в оппозиции. Короче, умом Россию не понять, – вздохнул он.

– Считаешь нас дурей других? – Валя ненавидела это выражение, которое, коверкая, повторял Свен.

– Селекционер Сталин отстрелял лучших, и надо растить новых. Да и земли у нас смотри сколько. В одном месте не получилось, дальше поехал, и везде по-русски говорят, матом ругаются и едят салат «Оливье».

– Я ж им и этот раз говорила про салат «Оливье», но они больно модные, – поддержала тему мать.

– Просто капитализм у нас плюгавый, – важно заметила Вика.

– Капитализм растет вместе с нами. Про одного нового русского рассказали. Жена его весь застой сапогами упрекала, он и решил, что женские сапоги – это философский камень. Чего не коснутся, превратится в золото. Продал «Жигули», накупил в Китае сапог, а чтоб не спёрли, положил в одни посылки только правые сапоги, а в другие только левые. В результате половину посылок спёрли по дороге, и все сапоги оказались без пар. Такой вот капитализм.

– Фигасе! Искал потом одноногих? – оживилась Вика. – Это ж какой сценарий для кино!

– Чувствую себя Сизифом, – горько сказал Горяев. – Тащили-тащили на гору этот камень, а он вырвался. Почему не проголосовали, неужели им стало хуже жить?

– У матери спроси, она за коммуняк голосовала, – усмехнулась Валя.

– Без них народу что? – опустила глаза мать. – Я не про нашу се́мью, мы-то богатые, а у людей вокруг шаром покати.

– Бабуль, тормози, – вмешалась Вика, понимая, что сейчас начнётся подробный пересказ биографий соседей и знакомых.

– Реформаторы не обещали построить счастье за пятилетку, – насупился Горяев. – Они обещали начать реформы, чтоб люди с голоду не подохли и чтоб страну на куски не раздербанили.

– Чего приходил? – риторически спросила Валя после его ухода, недоумевая, почему не потратил то же самое время на поездку на дачу.

– Может, доча, жениться надумал? Ко мне, к квартирке присматривался? – предположила мать. – Шарик-то к нему ласкался, он чует! А я-то, дура, правду-матку в глаза!

– Жрал в основном мидии и спаржу, – торжествовала Вика.

– Конечно, – нахохлилась мать. – Так наворовал, что родная еда в глотке колом стоит.

А политический комментатор всё это время бойко вещал из телевизора:

– Парламентские выборы закончились катастрофической победой сил коммунистического зла. Но демократы проиграли не на выборах, а перед ними, когда Явлинский распространил плакаты «Мы не боремся с коммунизмом, мы боремся с нищетой», а Гайдар пожал руку коммунисту Юрию Иванову…

И Валя снова запуталась, что всё это значит.

Под золотой обёрточной бумагой оказался нежный, как морская пена, оренбургский платок для матери, гранатовый браслет для Вали и дорогой фотоаппарат для Вики, от чего она прыгала до потолка, приговаривая, что почти у всех на её курсе «мыльницы». И теперь она будет ходить на светские тусовки как представительница прессы.

Даже Шарику достался противоблошиный ошейник модной леопардовой окраски. Мать спрятала платок в шкаф, сказала, что будет носить для форсу. А Валя примерила браслет, крупные гранаты грели руку.

Гаянэ рассказывала на семинаре по литотерапии, что гранат помогает обрести мудрый взгляд на жизнь, дарит власть над людьми, а в старину им заживляли раны и останавливали кровь. Браслет идеально закрывал шрам от её попытки порезать вены, о котором Горяев тактично не задал ни одного вопроса.

Валя думала про Новый год, но не было ни идей, ни сил, ни лишних денег. Больных из-за предвыборных съёмок принимала с пятого на десятое, да ещё в бюджете жирной строкой появилось такси. И казалось странным, что при всей её популярности Новый год окажется таким же, как раньше.

А утром Ада заорала в сотовый:

– Срочно приезжай!

– Что случилось? – испугалась Валя.

– Твой любовник – бандит! Остальное не телефонный разговор…

Валя отменила приём, укуталась трясущимися руками и побежала ловить машину, теряясь в догадках. Рудольф со всклокоченной стрижкой металась по кабинету как раненый зверь:

– Давно видела Горяева?

– Вчера.

– И он ничего не сказал?

– Нет. Что стряслось?

– Ты в курсе, что я, как бы, взяла под ключ всю его предвыборную кампанию? – выкрикнула Ада. – Ролики, передачи, фильмы, рассовывание по другим каналам?

– Не в курсе. – Валя отметила, что лицо у Ады покрыто красными пятнами. – У тебя аллергия? Хочешь, сниму за двадцать минут?

– Аллергия у меня на Горяева! Дал на всё про всё чемодан бабок. Пришла отчитываться, сидит злой как пёс, будто моя вина, что они выборы просрали! Считали с ним, считали, как бы, на пятнадцать штук баксов не сошлось.

– Как это не сошлось? – вскинула на неё изумлённые глаза Валя.

– Можно считать по-разному, например, они у меня взяли режиссёра туда. Оплатили его по рабочим дням, а можно сосчитать по рабочим часам. И так всё. Я хоть и пахала, высунув язык, признала, что пятнадцать штук за мной.

– И что?

– Лишних денег сейчас нет: надо на Новый год погреться, ребёнку в Штаты подкинуть. Говорю, к весне отдам, а твой – не обсуждается! Три часа перетирали. Он мне: если б не Валентина, я б вам не заказывал, советовали длинных денег вместе с вами не делать. У вас плохая репутация. У меня!!! А сам весь в нефтяных пятнах по белому! Я дверью хлопнула.

– А он?

– Прислал бандита!

– Виктор? Бандита? – Это было обухом по голове.

– Приехал гэбэшный шкаф