что к ней совсем нечего было добавить.

Сейчас он, видимо, тоже смотрел телевизор по тарелке, тоже не выдержал и позвонил на сотовый:

– Пью за твою красоту и талант!

Валя выбежала в кухню, закрыла дверь и зло ответила:

– А я пью за твой цинизм и твою недальновидность. Не загуляй сын Ады, ты б своих денег не увидел!

– Кабана увезла нанятая нами девушка лёгкого поведения, – сказал Горяев так, словно не подозревал, что этого нельзя было не понять. – А Рудольф сдрейфила, потому что у него прежде не было никого, кроме чёрных несовершеннолеток.

– А сотовый почему не отвечал?

– Девушка сим-карту в сотовом заменила.

– Передай орденоносцу, чтоб тратил свою изобретательность в Чечне.

– Он бы тратил, но там за мозги не платят.

– Увидела тебя в новом ракурсе!

– И меня, и себя, и Аду, – сказал он задумчиво. – Сердце у неё каменное. Знаешь, женщина, ребёнок которой оказался в Будённовске заложником, сказала в интервью: «Не понимаю, как я могла до этого ругаться с соседкой за то, что она вешала бельё на мою верёвку. Или брала мою кастрюлю…»

Повисла пауза.

– Меня на днях уверяли, что ты один из самых приличных людей в нашей политике. Удивлена, – неохотно призналась Валя.

– А я удивлён, что среди твоих знакомых есть хоть один умный человек, – ответил он в тон. – Целую, люблю!

И положил трубку.

Сразу после него позвонил испуганный Свен:

– Анья… уехать в клиник…

– Срок нормальный. Всё хорошо, – успокоила Валя.

– Я имею проблему быть один сегодня, Валья…

– Ладно, приезжай.

– Проворонила, доча, шведское счастье, – покачала головой мать. – Буду есть мякину, а фасон не кину!

Свен был не похож на себя: в мятом костюме, волосы дыбом. Преподнёс матери бутылку «Бейлиса» и долго уговаривал попробовать. А когда уговорил, она цокнула языком и объявила, что будет копить деньги на такую же бутылку и пить в выходной по рюмочке.

И Валя подумала, что сама такая же, и всё, что нравится, готова позволять себе только «в выходной по рюмочке». И из них троих свободный, новый человек только Вика, потому важно учиться у неё нормальным реакциям, а не подстригать её под свои.

Обсуждали Аню, Свена и рождающегося – как утверждало УЗИ – мальчика.

– Кайф пацану – день рождения первого января отмечать! Молоток Анька! – подбодрила его Вика.

– Мы не имеем отмечать Новый год. Мы имеем Рождество. Подарки приносит гном. Гном имеет дом под пол, – начал объяснять Свен.

– Домовой, что ли? – спросила мать.

– «Домовой» есть русский гном. Мы имеем наш гном. Он ест каша из рис на красивый тарелка. На праздник мы имеем делать шарики из мясов. Ещё ветчина гриль, селёдка в маринад, ещё жарить красный капуста, – рассказывал он с удовольствием. – Ещё делать запеканка. Запеканка положить картофель, лук, десять анчоус и сливы.

– Сливы?

– Густой молоко.

– Сливки! – сообразила Юлия Измайловна, и все засмеялись.

– А у нас на Новый год, когда дедушка был жив, – перебила Вика, – всегда была икра, пирожки и гусь с яблоками. После этого оперу заставлял слушать, как врубит «рыголету», так папка башней съезжал.

Мать напилась вкусного «Бейлиса», заплакала и запричитала, что 1996 год не только високосный, но ещё и начинается в понедельник. Так и плакала, пока София Ротару не запела на экране: «Каким ты был, таким ты и остался…»

Мать рванула звук телевизора на полную громкость и начала подпевать. Валя с Юлией Измайловной тоже подхватили, а Вика со Свеном уставились на них с глубоким недоумением.

Под утро Аня родила сына.

Новый год обещал стать особенным, ведь Валя теперь телезвезда, а у телезвёзд особенная жизнь. Перво-наперво надо решить квартирный вопрос. Вика уже взрослая барышня, и это пора обсудить с её матерью.

Даже если Валины отношения с Рудольф закончены, то при всей своей бессовестности она заплатит хоть по 500 долларов за передачу. К этому можно взять в долг у Горяева или Свена и подумать о жилье попросторней. А материну квартиру поскорей продать.

Это копейки, но неправильно быть собакой на сене и придерживать то, что другим позарез. Лев Андронович объяснял, что неиспользуемое отнимает энергию, портит карму, а механизм избавления от старых вещей такой же, как от старых проблем.

С этими мыслями набрала номер Сони:

– С Новым годом!

– Зараза ты, рыбонька, могла б приехать! Мы с Юккой сидели вчера, как две пожилые сиротки! Вылизала дом, нахреначила салатов, будто они нам нужны, – обиженно ответила Соня.

– У Свена мальчик родился. Хочет назвать его Валентином. Отговори.

– Свен – говнюк! Когда член совал, забыл, что она русская, а как бабло делить, вспомнил. Хорошо, что ты на него не запала.

– Как сама?

– Только разогрелась на китайце, на его тактике секса, и тут он совершенно вульгарно меня бросает, – пожаловалась Соня. – Даже не конкретно меня, а Финляндию. Заявил, что древние китайцы, уезжая, зашивали в подошвы туфель горсть земли, чтобы всегда ходить по своей земле. И свалил, патриот хренов. Короче, депрессия косит наши ряды.

– Правильный пацан.

– Издеваешься? У них только семь процентов городского населения живет с холодильниками, а остальные жрут рис с сушёными тараканами. Короче, опять у меня бессонница и остальное. Не спится, не спится, не спиться бы мне…. Вспоминаю до рассвета впитанные лица домов, парк культуры, Арбат, Калининский, ресторанчики, музыку, парочки, байкеров, попрошаек, фотографов с мартышками, девок на лошадях… и мильтона Тёмушку.

– Сонь, хочу денег одолжить и квартиру поменять на комнату больше. А? – спросила Валя, словно спрашивая разрешения.

– Рыбонька, ты опять дура? Завтра передача накроется медным тазом, снова будешь жить на рукоблудие. Значит, хоть четырёхкомнатную. С кабинетом. Хватит кормить толстожопую Ритку!

Как девочка из нищей глубинки, Валя не могла быстро адаптироваться к этому предложению:

– Четырёхкомнатную? Куда столько?

– За год четвёртую комнату отобьёшь. Если ухажёры денег не дадут, растрясу Юкку. Короче, ищи хату!

Соня, конечно, была права, но Вале надо было сперва привыкнуть к мысли о четырёх комнатах и только потом озвучивать её матери и Вике.

Через неделю позвонил Горяев и неуверенным голосом спросил:

– В девять Слава заедет?

– Хорошо, – холодно ответила Валя.

Оделась в стиле «у меня сегодня ничего особенного». Настолько молча ехали на дачу, на которой он снимался для выборов, что Слава даже тактично включил тихую музыку. Почти молча раздевались и ложились в постель. Горяев был загорелый, подтянутый, посвежевший, словно в него влили новой силы.

И Валя снова подумала, что ни с одним мужчиной ей не было так сладко и спокойно. Но если прежде казалось, что за ним как за каменной стеной, то после разборки с Адой по этой стене побежала паутина трещинок. И Валя поняла, что трещинки будут расти,