– Может быть, чуть позже. – Алекс выдвинул ящик стола и принялся рыться в папках. – Мне нужно написать письмо в церковь и переслать им денег по телеграфу.

– С каких это пор ты стал делать пожертвования церкви?

– С тех пор, как они начали пытаться нам угодить. К тому же церковь в этих краях имеет большое влияние. И радовать их – это хорошее вложение. – Алекс задумчиво потер подбородок и поднял на жену глаза, словно удивляясь, что она до сих пор здесь. – Что-то еще?

– Я подумала, что, возможно, мы могли бы на денек съездить в город. А ты не считаешь, что нам нужно периодически выезжать отсюда?

– Да, согласен, но не сегодня. – Он вынул несколько листов бумаги и повернулся к печатной машинке. – А почему бы тебе пока не обследовать окружающую местность? Ты ведь практически не выходишь из дома. – Алекс вставил чистый лист под ролик и провернул его. – Вот что я тебе скажу: после того как я улажу все дела, мы совершим выезд в город. Я познакомлю тебя с женами друзей, устроим пикник, вечеринку или еще что-нибудь в этом роде. Как тебе такая идея?

– Хорошо. А я не могла бы пожить с тобой несколько недель в Кулгарди?

Он резко обернулся, и на лице его появилось выражение, близкое к панике.

– Это исключено.

– Но почему?

– Город при руднике – это не место для настоящей леди. – Он повернулся к печатной машинке и принялся нажимать на круглые клавиши. Тук, тук, тук. – А пока наслаждайся обследованием местности. – Тук, тук, тук. – И не заблудись. – Тук, тук, тук.

Леонора прошла по сходням через высохший ручей, дно которого после ливня превратилось в месиво. Неподалеку от этого места стоял домик приказчиков фермы, небольшой и симпатичный, прятавшийся в тени огромного голубого эвкалипта. Солнце светило ей в лицо. Зеленые попугаи пронзительно кричали, щелкали серыми мускулистыми языками и хлопали желтыми изнутри крыльями.

Поднявшись на подметенное крыльцо, она встала на цыпочки и заглянула в окно. На вбитом в стену крючке висела куртка, на спинке стула – фетровая шляпа. Комната была чистенькой и аккуратной, на кухонной стойке стояла сложенная стопкой посуда. В открытую дверь спальни ей была видна часть кровати, застеленной чистым бельем. Все это выглядело очень личным, даже интимным, и она поспешила вернуться к мостику.

Леонора продолжила обход поместья, прошла мимо курятника с крупными коричневыми курами, мимо громадной водонапорной башни – ей стало холодно от одного только приближения к ней. Она все шла и шла, глядя на солнце, птиц, небо над головой, пока не стало казаться, что это мир движется ей навстречу, а тело ее покоится на месте.

Посреди растрескавшейся равнины вдалеке возникла горстка лачуг. Над жестяными крышами, большинство из которых были ржавыми, а некоторые даже с дырами, вился дымок и расползался запах подгорелой патоки. Леонора приблизилась к первой из лачуг. Двери тут не было, на ее месте чернела дыра, напоминавшая открытый рот. Подойдя ближе, она заглянула внутрь и увидела утоптанный земляной пол. Внезапно откуда-то из темноты появились две ноги с кривыми желтыми ногтями, и Леонора отшатнулась, испуганно прижав ладонь к груди. На пороге стоял старик, седые волосы которого резко контрастировали с почти черной кожей.

– П-простите, – запинаясь, пробормотала она. – Я не знала, что тут кто-то живет.

Старик молча следил за ней подслеповатыми глазами с покрасневшими белками. Высокий и ужасно тощий, он был странным образом одет в западную одежду, которая висела на нем, как на вешалке.

– Простите, – повторила она, чувствуя, как на лбу от смущения выступает пот.

Теперь Леонора увидела и других людей, хотя еще минуту назад тут никого не было. Они были словно тени на свету, мягкие и молчаливые, сливавшиеся с полумраком в проемах дверей и под навесами крыш. Женщины сидели на корточках, убаюкивая детей или чистя батат в подолы своих простых прямых платьев. Даже у самых худых из них были округлые лица с широким носом и густыми волосами. Некоторые провожали Леонору пронизывающими взглядами, другие не обращали на нее никакого внимания. Одна женщина, беременная, с наметившимся животом, украдкой улыбнулась ей.

Леонора остановилась и улыбнулась в ответ.

– Доброе утро.

Но женщина продолжала смотреть куда-то сквозь нее, как будто с этой странной таинственной улыбкой заглядывала в собственные воспоминания. Она не ответила Леоноре и не проводила ее взглядом, когда та поспешила уйти от этих домов. Ей здесь были не рады. Она нервничала и стыдилась этого чувства.

– Добрый день, – послышался тонкий голосок, и кто-то потянул ее за юбку.

– Что ж, доброе утро.

Леонора нагнулась, и у нее перехватило дыхание. В одном глазу у девочки не было зрачка, а выпирающий белок беспорядочно крутился и дергался вместе с отражавшимся в нем облачком. Лицо ее было странным, со следами умственной отсталости. На ней была выцветшая женская красная юбка, подвязанная на поясе, обтрепанные края которой свисали до лодыжек. Рубашки не было вовсе. Но даже в таком виде она была удивительно красива, с бронзовой кожей и шелковистыми черными волосами, золотившимися под солнцем. Ее здоровый глаз сиял, как будто им она видела одних только ангелов, а бельмо на втором показывало мир в виде неподвижного, блистающего перламутром озерца.

Леонора взяла ее крошечные пальчики и осторожно сжала.

– Как тебя зовут?

– Макария.

Произнесенное шепотом имя нежно коснулось ее щеки, оно было скорее похоже на музыку, чем просто на слово.

– Макария, – повторила Леонора мелодичные звуки. – Макария. Это самое красивое имя, какое я когда-либо слышала. – Она отпустила руку девочки. – А я Леонора.

– Макария! – позвал строгий голос со стороны хижин. Лицо маленькой девочки дрогнуло, и она убежала, не оглянувшись.

Леонора присела и обвела пальцем детский след в пыли. В ветвях деревьев щебетали птицы, под солнцем стрекотали цикады, но одиночество буша отзывалось в душе острой болью. Она медленно выпрямилась и отряхнула пыль с платья.

Обратный путь показался ей более длинным. Солнце пекло в полную силу. Туфли натирали ноги. Ей повстречался небольшой островок эвкалиптов с пятнистой корой, и она с облегчением зашла в их тень – почва здесь была прохладной и все еще влажной. Она взяла в руку горсть земли, и внезапно ей в голову пришла новая мысль. Схватив сучковатую палку, Леонора прошлась под деревьями и начертила палкой квадрат, а потом остановилась и окинула взглядом участок, живо представив пробивающиеся из почвы ростки бобов, помидоров, огурцов. Удовлетворенно кивнув, она улыбнулась. Это будет ее собственный огород, ее собственный надел земли. Ее собственный.

А через два дня раздался вопль.

Вопль этот заполнил сон Леоноры. Сначала ей снилось, что она маленькая девочка и стоит в темноте под горящим деревом. Ветки царапают ей лицо, в ушах завывает ветер. А потом сон переместился в приют. Пламя лизало его стены, дети пытались выбраться из церкви, но дверь была заперта на засов, и среди дыма и огня были слышны детские крики…