– Всего одну картину написали? – спрашивает Кафаров.

– Когда ты подрастешь, ты не будешь так думать, как сейчас… Я прекрасно понимаю, о чем ты хочешь сказать… Я вовсе не для того вам это рассказываю… Кстати, я сейчас урывками пишу картину, которая у меня нехудо получается… Да будет вам известно, что Александр Ива́нов двадцать пять лет писал одну картину…

Кафаров больше ничего не спрашивает.

Никто больше ничего не спрашивает.

Зазвенели кисточки о баночки, стаканы, чашечки. Все снова рисуют. Даже Кафаров, который ненавидит рисовать, даже он язык высунул, до того старается. Все рисуют горшок и тряпку. Все словно хотят стать великими.

Никогда я не думал, что этот горшок и тряпку так трудно рисовать! Во-первых, один бок у горшка получается кривой. Во-вторых, он не получается круглый. А в-третьих, все не так получается.

Я спешу исправить рисунок. Пока Петр Петрович не видит. Хотя бы этот кривой бок подправить, пока он не увидел. «Вот тебе, – скажет, – и лучший рисовальщик! Вот тебе и способный!» Один раз я сломал себе руку, так Петр Петрович сказал: «Как же так, у тебя золотые руки, а ты их ломаешь!» Я тогда очень гордился этим, что вот, мол, золотая рука, а я, несмотря на это, взял и сломал ее!

Я спешу, а выходит хуже. Теперь и второй бок кривой.

Смотрю Алькин рисунок. Тоже неважно получается. Кривой горшок получается.

Проклятый горшок! Трудно все-таки стать великим, если этот горшок даже нарисовать не можем…

Звенит звонок.

– Одну минуточку! – Петр Петрович поднял кверху руку. – Совсем забыл. «Пионерская правда», ребята, объявила конкурс на лучший рисунок, и если кто из вас постарается…

Алька говорит:

– Вот здорово-то! Наверное, я заберу премию. Я с самого детства рисую!

Вокруг загалдели:

– А какая будет премия?

– А сколько времени нужно рисовать?

– А чем рисовать?

– А на чем рисовать?

– А что рисовать?

Петр Петрович опустил руку.

– Рисовать можно все, – сказал он. – Срисовывать нельзя.

– А я срисую, и никто не узнает, – сказал Кафаров.

– Ты-то сам будешь знать? – спросил Петр Петрович.

– Буду.

– А ты говоришь, никто не будет знать!

Все засмеялись.

– Микеланджело! – сказал Петр Петрович. – Франсиско Гойя! Запомните их имена! – Он положил в портфель горшок и тряпку. – До свидания! – сказал он.

– Давай, Кафар!!!

– Бей, Кафар!!!

– Сюда, Кафар!!!

– Туда, Кафар!!!

– Так, Кафар!!!

– Есть, Кафар!!!

– Го-о-о-ол!!!

– Ка-фа-а-ар!!!

Я весь в пыли. В разорванной рубахе. Я вратарь.

Кафаров уже совсем близко. Он мчится с мячом на меня.

Удар! Я лечу в пыль. Поздно. Гол!

Если в вашей команде Кафаров, вы никогда не проиграете. Если он против вас, вы обязательно проиграете.

Никто во всей школе, на всей нашей улице не играет лучше Кафарова.

Игра продолжается.

– Лови! – смеется Кафаров.

Я прыгаю мимо мяча.

– Чучело! – орут мне.

А я-то при чем? Посмотрите, как наши играют! Все время мяч у Кафарова. Опять мчится на меня.

– Хватай! – кричит он.

Гол!!!

– Эй, ворона! – кричат мне.

Игра продолжается.

Гол! Еще гол! Еще!

Вся наша команда бегает за Кафаровым. Все время мяч у него. Кафаров опять прорвался. За ним мчится наша команда. Ну и команда!

Я выхожу из ворот.

Мяч влетает в пустые ворота.

– Привет! – ору я. – С меня хватит!

– Что такое? – кричит капитан. – Встань на место!

– Сам встань и стой! – кричу я.

– Не имеешь права! – орет кто-то.

– Тебе доверили! – орет наш капитан.

– Вам тоже доверили! – кричу я. – Играть не умеете!

– Не твое дело! – кричат мне.

– Вот еще! А чье же тогда это дело? Мне голы забивают – и не мое дело?

– Брать надо! – кричат мне.

– Играть надо! – кричу я.

Свистят и кричат. Скандал на поле.

– Двенадцать – ноль! – орет кто-то. – Двенадцать – ноль!!!

– Это тебе не рисуночки рисовать, – говорит мне Кафаров.

– Подумаешь! – говорю я.

– Рисуночки разные там, шаляй-валяй, дурачка валять, а здесь дело серьезное!

– Думай, что говоришь! – кричу я.

– Здесь работа! – орет Кафаров. – Бить надо! Брать надо! А твоя работа – это не работа! – Он сует мне в нос мяч. – На, забей! Ну? Я встану! А ты забей!

– Давай! – Я хватаю мяч.

Кафаров идет в ворота.

Я считаю шаги. Кладу мяч. Кафаров приготовился.

Удар!

Мяч летит в кусты.

Больше всех смеется Кафаров.

Я бежал по коридору во весь дух. И зачем я бежал, сам не знаю. У меня иногда бывает такое желание – взять и побежать. Побегу, думаю, до той двери, пока та девчонка до нее не дойдет.

Бегу я, значит, и со всего размаху налетаю на завуча. Я чуть его с ног не сбил.

Он зашатался и говорит:

– А если бы это был малыш? Первоклассник? Ты бы, наверное, его убил на месте? Ты что, конь, что ли? Иди сию минуту и жди меня возле учительской!

Я пошел, встал возле учительской.

И тут я слышу голос Петра Петровича. Он кому-то в учительской рассказывает:

– Мечты у меня были в то время самые радужные… Великие идеи так и кружились в моей голове…

Трамвай по улице проехал, и я не слышал, что он дальше говорил. Потом слышу:

– …окончил художественное училище… в Академию художеств собирался…

Я подошел поближе.

– …задержался… стал портреты писать сухой кистью… В то время они громадный спрос имели. Любому учреждению тогда требовались…

Радио в коридоре включили на полную мощность: