Она снова заплакала. Он быстро встал и, подойдя к ней, крепко обнял. Успокаивая ее, он немного покачивался.

— Все нормально. Отпустите это. Поплачьте хорошенько, вам это сейчас необходимо.

Она растаяла в его объятиях, содрогаясь в рыданиях; расслабление, вызванное тем, что кто-то переживает за нее, позволило выплеснуть наружу накопившиеся эмоции.

В конце концов всхлипывания ее постепенно затихли и она устало положила голову ему на грудь. Но потом осторожно отодвинулась от него.

Он улыбнулся ей и, взяв свой носовой платок, вытер ей лицо.

— Не беспокойтесь, он у меня чистый, — сказал Джонни.

— Простите меня, надеюсь, никто из прислуги меня не слышал.

Он рассмеялся:

— А если и слышал? Кому какое дело?

— Мне! — Она отстранилась от него. — Прошу меня извинить. Я всегда была немного эмоциональна, как вы, наверное, уже догадались.

— Да, догадался. Где вы провели Рождество?

— Здесь, в полном одиночестве. Пирс, разумеется, не приехал. А я чувствовала себя слишком несчастной, чтобы ехать в Лондон. Даже Пруденс со мной не было: она уехала к своим кузенам в Дублин.

— И вы просидели тут сами, занимаясь только тем, что жалели себя?

— Праздновать особо было нечего. — Она села.

— Ну, теперь повод может появиться. — Он улыбнулся и сел рядом с ней. — Я показал вашу работу паре критиков в области живописи.

— О чем вы говорите?

— Я стащил несколько ваших рисунков из библиотеки и показал их кое-кому в Дублине. Они были очень впечатлены — как, собственно, и я. Впечатлены настолько, что мы решили включить ваши работы в нашу выставку.

Она впилась в него гневным взглядом.

— Джонни, вы не имели права никому этого показывать. И вообще брать их! Вы их украли!

— Я бы предпочел назвать это «одолжил».

— Что ж, можете смело сказать вашей галерее, что я не собираюсь участвовать в вашей чертовой выставке или где-либо еще.

— Клара! — Он схватил ее за руку. — Вы хоть понимаете, что это означает? Есть великое множество художников, готовых убить, лишь бы получить такую возможность. А вам это преподносится на блюдечке.

— Вот и отдайте ее им! — Она вскочила и снова принялась расхаживать взад-вперед. — Выставка — этого еще не хватало! Это мои личные работы, я рисовала их для своего удовольствия, а не для того, чтобы на них таращились незнакомые мне люди!

Он со скучающим видом откинулся на спинку дивана.

— Вы, между прочим, никого не обманете таким своим поведением. Делая вид, что этого не хотите.

— Разумеется, я этого не хочу! А если бы и хотела, то не смогла бы! Леди Армстронг участвует в художественной выставке, в то время как ее муж сражается с немцами! Что обо мне скажут люди?

Она остановилась у окна, глядя на снег.

Он подошел к ней и стал сзади очень близко, вплотную.

— Вы сейчас говорите про того самого мужа, который вас не любит?

— Это не имеет значения. Мне по-прежнему нужно помнить о моем положении и репутации.

— Это означает, что вам пришлось бы прожить в Дублине целую неделю.

— Немыслимо.

— Каждый вечер вы ходили бы в театр.

— Просто смешно.

— И питались бы в роскошных ресторанах… ну, в тех, которые уцелели после Восстания.

— Это в военное-то время! Какой дурной тон!

— Понятное дело, вы встретились бы со всеми литераторами.

— Я занимаюсь организацией нескольких распродаж для нужд войны в здании муниципалитета, у меня не будет времени.

— Всего одна неделя… Ах да! И выставку эту, вероятно, посетят такие люди, как Уильям Батлер Йейтс.

Наступило молчание.

— Так когда, вы говорите, должна состояться эта выставка?

Джонни представлял собой силу, перед которой было невозможно устоять, и в итоге он все-таки увел ее позировать для портрета. Пока он рисовал ее, она сидела, стараясь не засмеяться, когда он сыпал шутками, и не заплакать, когда мысли ее возвращались к Пирсу. В дальнейшем он постоянно уезжал в Дублин организовывать выставку, и Клара уже начала бояться этих периодов его отсутствия, когда она помимо своей воли вновь скатывалась к мыслям о своей несчастной жизни.

— У нас все готово, — неожиданно объявил Джонни в самом начале лета. — А вы готовы?

Затем она вдруг оказалась вместе с ним в поезде, который вез их в Дублин.

— Мне никогда не понять, каким образом вам удалось уговорить меня, — сказала она, глядя на него с укором.

Он весело подмигнул ей:

— Это было на удивление легко.

73

Клара зарегистрировалась в отеле «Шелборн» и едва успела распаковать вещи и переодеться, как позвонили с ресепшен и сообщили, что в фойе ее ждет Джонни. Предположив, что он планирует пообедать вместе или куда-то пойти, она спешно привела себя в порядок и спустилась к нему.

— Мы ведь с вами расстались всего час назад! — сказала она.

— Я знаю, но спектакль начинается уже через полчаса, — сказал он, схватил ее за руку и потянул за собой к выходу.

— Спектакль? Какой еще спектакль?

— Сегодня мы с вами идем в театр. Разве я вам не говорил?

— Нет, не говорили. Я планировала лечь пораньше после долгого путешествия.

— Лечь пораньше — фу! — пренебрежительно фыркнул он, подталкивая ее к вращающимся дверям и ожидающему на улице кебу.

Усаживаясь на свое место в знаменитом «Гейти», Клара сообразила, что почти уже забыла, каково это — бывать в театре. Оглядывая роскошную публику, она мысленно проклинала Джонни за то, что тот без предупреждения вытащил ее из гостиницы в относительно скромном наряде.

— Привет, Джонни! — помахал им рукой какой-то мужчина по другую сторону прохода.

Джонни помахал ему в ответ.

— Джонни, ты вернулся! Рада тебя видеть! — сказала какая-то женщина, сидевшая на несколько рядов впереди них.

— Да вы тут личность известная, — заметила Клара.

— Разумеется, меня здесь знают. — Он оглядел зал. — Теперь все ломают себе голову, кто такая вы. И подозревают, что мы с вами любовники.

Клара в шоке взглянула на него:

— Джонни!

— А что? Я всего лишь озвучиваю то, что все сейчас думают.

— Прекратите! Из-за вас меня уже мучают угрызения совести.

— Простите, не подумал. Вот чего нет у меня, того нет! — улыбнулся он.

Вскоре подняли занавес. Главную роль исполняла графиня Элис Кавински, и Клара должна была признать, что играла она в «Укрощении строптивой» обворожительно.