шелковистость, унес ее в самую глубину своего естества.

И быстро отвел глаза – меня ранило само его существование. Затем я открыл дверь в спальню моей дочки. Моей принцессы. Моей Лу. Такой же красивой и лукавой, как ее мать. Она тоже в конце концов заперла меня в темнице, лишила своей матери. По крайней мере, я помешаю ей отравить существование мужчине, который неизбежно попал бы в плен ее обаяния, колдовского обаяния ее матери. Мой палец скользнул по ее щеке, и я насладился мягкостью ее кожи.

Еще одна комната. Я подкрался на цыпочках к кроватке с решеткой. Мой последний ребенок. Мило, младенец, которого я никогда не знал и никогда не узнаю. Тот, кто навязал себя мне и лишний раз показал, до какой степени мне невыносимы эти цепи. Я положил свою большую ладонь на его голову и вздрогнул, ощутив тепло его пушка.

Я в ужасе отдернул руку. И вот, наконец, наша спальня. Моя жена спала. Я приблизился к ней. На ее лице отражалось напряжение, не отпускающее ее. Брови были нахмурены. Я боялся дотронуться до нее в последний раз. Как позволить это себе, если она обладает такой колоссальной властью надо мной? В том-то и проблема. Я осторожно наклонился. Она меня почувствовала. Ее веки затрепетали. На губах появилась сонная улыбка. Когда она зашевелилась, простыня соскользнула, открыв ее тело. Она была обнажена. Ей нравилось спать обнаженной. Почему я забыл об этой ее привычке, которой так восхищался? Меня с жуткой силой прошили любовь и желание. Я не был готов к тому, что захочу ее. Я уже давно лишал себя ее кожи, ее стонов. Так давно, что не был уверен, помню ли их еще. Она схватила меня за руку.

– Иван, ложись, – пробормотала она.

Перед тем как мы умрем в огне, я в последний раз стану ее пленником. Взять ее. Показать ей, что она принадлежит мне. Ее оргазм станет ее последним осознанным вздохом, и я это сделаю. Я разделся в темноте. Она удовлетворенно охнула. Не надо было ей этого делать. Я скользнул к ней, вытянулся, прижался к ее спине. Мои руки проложили дорогу по ее бедрам, животу, ягодицам, грудям, которые я стиснул в ладонях. Она застонала. Я приподнял ее и положил лицом к себе. Она так легко подчинялась мне. Мне надо было ее видеть. Видеть ее лицо, когда она достигнет вершины наслаждения. Она отвечала на все мои требования. Я отказывался думать об остальном. Не сейчас. Меня истязало желание. Я терзал ее губы, меня так сильно тянуло взять ее до того, как все кончится. Ее бедра позвали меня. Я больше не сопротивлялся и с силой проник в нее. Она широко распахнула глаза под ударом наслаждения. Сжалась от удовольствия. Обвила руками мои плечи и притянула меня еще ближе.

Уже много месяцев мы не переживали вместе такой мощный оргазм.

Я прижимал ее к себе и догадывался, что она с трудом справляется с желанием снова погрузиться в сон.

– Спи, Эрин, – прошептал я.

Она поцеловала меня страстно и нежно. Потерлась лицом о мою шею и прильнула спиной к моему торсу. Схватила мою руку, чтобы я обнял ее. Она доверяла мне.

– Мы справимся, Иван. Мы обязательно справимся.

Я зарылся лицом в ее волосы, ничего не ответил и подождал, пока ее дыхание успокоится. Ждать пришлось недолго. Я задрожал. Мое безумие обрушилось на меня. Любовь с Эрин настолько ошеломила меня, что поставила под вопрос мой замысел. Яркими вспышками замелькали лица детей. Я услышал их вопли, ее крики, когда пламя будет лизать их кожу. Кожу Эрин, которую я только что сам облизывал, целовал, кусал. Я увижу, как огонь займет мое место, и буду ревновать к огню. Я не мог допустить, чтобы она исчезла. Не мог ее убить. Но если я останусь с ними, я в конце концов сломаю ее, заставлю страдать. Моя необузданность однажды проявит себя. Я уничтожу ее. Наступит день, когда мне не удастся остановить себя. В тот день любовь с Эрин уже не поможет мне сохранить хотя бы минимальную ясность ума. Мне больше нельзя здесь оставаться. Я слишком труслив, слишком слаб, чтобы утянуть их в адское пламя. Точнее, ее, а не их. На них мне плевать, они принесли мне только несчастье. Лишили меня смысла существования. Того самого смысла, который сковал меня цепями.

Я должен исчезнуть. Исчезнув, я сохраню свою власть, им не удастся меня забыть.

Она никогда меня не забудет. Запомнит, как исступленно я занимался с ней любовью перед тем, как уйти. На ней будет стоять мое клеймо, набита моя татуировка. Всю оставшуюся жизнь я стану неотступно преследовать ее. В конце концов, это еще более сильный шаг. Меня будет пожирать жгучая тоска по ней, а ее по мне. Я осторожно прикусил в последний раз тонкую кожу ее шеи. Завтра, проснувшись, она ощутит следы укуса. Я автоматически оделся, бросил на нее прощальный взгляд: она была расслаблена и больше не хмурила брови. Утолив голод, она крепко спала.

Я отвернулся, опустошенный. Когда я снова буду с ней? Когда я займу свое место? Я твердо знал, что она сохранит его для меня. Она нас защитит. Я покинул спальню, которая с этой минуты больше мне не принадлежала. Не оборачиваясь и не раздумывая, я направился к двери. Прежде чем переступить порог, я вынул из кармана джинсов свою связку ключей и положил на тумбочку у входа. После этого шагнул к лестнице и бесшумно закрыл за собой дверь.

Я снова спустился в “Одиссею”, разблокировал двери. Взял валявшийся листок бумаги. Долго писал ей длинное письмо. Она будет благоговейно беречь его, по-другому быть не может. Порывшись на книжных полках, я спрятал письмо в ее экземпляре “Илиады” и “Одиссеи”. На Песне I. Смысл она поймет. Свою книгу я забрал. Я никогда не должен был ставить ее на полку. Лучше бы она лежала в моем рюкзаке все десять лет. Если бы эти поэмы не были для нас общей страстью, мы бы не связали наши жизни, а на мои плечи не легло бремя семьи. Я бы не стал рабом моей любви к ней, и меня не грызла бы горечь.

Слишком поздно.

Но она меня дождется.

Я отправлялся на битву со своими сожалениями, и однажды, когда буду готов, я приду и заберу свою жену.

Спустя несколько минут я включил зажигание, тронулся с места и с погашенными огнями