– Господи, – вдруг сказала она в потолок и улыбнулась. – Явлюбилась в идиота. Ну почему?! Я столько лет ни в кого не влюблялась, а теперьвлюбилась, и в идиота!

Он молчал и рассматривал ее. Она была сказочно хороша, и еезнали миллионы, и она принадлежала – и не принадлежала! – ему, ибо он ценилличную свободу больше всего на свете, и еще он боялся оков, цепей, рабства –как будто книгу про революцию все время цитировал.

…Или это был не он, который боялся и цитировал?!.

– Я вернусь, – повторил Ники. – Первым же весенним днем явернусь к тебе, и мы будем вместе строить запруду.

Она изумленно посмотрела на него, стремительно села и обнялаего голову. Он потерся заросшей щекой об атласную, а может, шелковую, а может,бархатную кожу. Текстильные сравнения никогда ему не давались.

– Ты читал, да?

– Что?

– Ну, “Муми-тролля”, откуда про запруду?

– А-а… – Он еще потерся, чувствуя ее тепло, и у негозаломило виски. – Да, читал. Конечно.

– Конечно! – повторила она с какой-то странной тоской, взялаего за щеки и заставила откинуть голову.

Так много нужно сказать, и понятно было, что сказать ничегоне удастся, и времени все меньше, и то, что только еще должно случиться с ними,все ближе и ближе, и она никогда не привыкнет к этому, даже после всего, чтоони пережили вместе!

Я должна тебя отпустить, и отпущу, потому что ты должен бытьспокоен и уверен, и за спиной у тебя первый раз в жизни все будет легко инадежно устроено, но, господи, если бы ты только знал, как это трудно!

Я боюсь за тебя и, кажется, люблю тебя – именно так, какнадо, как пишут в книжках и показывают в кино.

Откуда ты взялся на мою голову?! И почему именно сейчас?! Ипочему так получилось, что у тебя странная трудная работа, очень похожая на моюсобственную?!

И почему так получилось, что ты читал про Муми-тролля – ведьпро него, кажется, не читал никто, кроме меня?!

– Я прошу тебя, – сказала она прямо в его глаза, –пожалуйста. Очень прошу.

– Что?..

– Будь осторожен. Не лезь просто так на рожон.

– Я никогда просто так не лезу на рожон.

– Лезешь. Я же знаю. Вы все уверены, что если у вас камера,значит, вам ничего не страшно! Но она еще… никого не спасла.

– Со мной ничего не будет.

– Пообещай мне, – вдруг велела она.

– Что пообещать?

Он никогда никому и ничего не обещал.

– Пообещай мне, что с тобой все будет в порядке.

И он сказал:

– Со мной все будет в порядке. Ты слетаешь на свою“восьмерку”, вернешься, и я… тоже вернусь.

“Восьмеркой” называлась предстоящая встреча лидеров мировыхдержав в Париже.

– И позвони мне, если сможешь.

– Я буду звонить тебе каждый день.

– Ники!

– Правда. Или три раза в день. Или каждые полчаса. Ты с умасойдешь от моих звонков.

– Не сойду. Ты, главное, звони.

– А ты смотри, не подцепи там никого… в Париже.

– Кого?

– Тони Блэра. Джека Строба. Кто у них там еще более илименее?..

– Ники!

– И не швыряй нигде кошелек. Украдут, будешь торчать вПариже без денег до моего возвращения.

– Ники.

– И не сядь на очки. И под ноги смотри. И дорогу переходитолько на зеленый. И обратный билет положи в сейф в отеле.

– Ники.

– И не забудь зарядник для телефона. – Ему вдруг сильностиснуло горло, но он справился с собой. – И не гуляй одна по вечерам. Итаблетки от аллергии сразу сунь в чемодан. Я люблю тебя.

– И я люблю тебя.

Он перевел дух.

– В самом деле?

– Ну да. Конечно.

Говорить больше было невозможно и не о чем, и они сталицеловаться, и целовались долго и отчаянно, и тискали друг друга, и хватали, икатались по кровати, и свалили на пол одеяло и еще что-то, сильно загрохотавшеепо полу, и краем сознания Ники удивился, что это такое может быть.

Времени совсем не оставалось, и он все помнил, что у негомало времени, а потом забыл. Он обо всем забывал в постели с ней – а раньшетакого не было, и это тоже как-то отличало теперешнее от всего другого.

Он все зачем-то выискивал отличия, и их было так много, чтоказалось, все это происходит не с ним.

И как тогда, в первый раз, глядя в запрокинутое к нему оченькрасивое, не правдоподобно красивое лицо, он вдруг весь сжался.

Она знаменитость и признанная красавица. Секс-символ этойстраны. Недостижимая мечта любого мужчины. Кроме того, она еще “большойтелевизионный босс”, умница, спортсменка, комсомолка и все на свете.

А он?! Он кто?! “Пегий пес, бегущий краем моря” – и большеничего. Совсем ничего? Нет, он всегда знал себе цену или убедил себя, чтознает, но что он может значить в ее жизни?! И как долго сможет значить?!

Невозможно было думать об этом в постели с ней, но онвсе-таки думал, потому что у него вдруг тяжко закружилась голова, и он так и непонял – от нее или от мыслей.

В эту самую секунду, здесь и сейчас, она была с ним, и нанесколько мгновений ему показалось, что этого достаточно.

Должно быть достаточно!

Все было нормально, пока они не стали прощаться.

С Этой минуты все пошло наперекосяк.

В просторном “холле”, так поразившем его воображение впервый приход, они стали друг против друга – Алина в холщовых домашних брючкахи короткой черной майке и Ники в куртке и джинсах, с перчатками, зажатыми вкулаке. Перчаток он не любил.

Пауза затягивалась. Пауз Ники тоже не любил.

– Ну… я пошел?

– Давай. Будь осторожен за рулем.

Он кивнул, усмехнувшись. Ничего на этот раз не зависело отего осторожности за рулем!

Он потянул с пола рюкзак и неловко пристроил его на плечо.Теперь они занимали ровно половину “холла” – громоздкий Ники и его громоздкийрюкзак, – и он моментально и остро почувствовал свою неуместность в этомаристократическом холле с сухими цветами в высокой вазе, с парой бронзовыхнегритосов, слившихся в объятиях, с японской циновкой, высоким зеркалом инепонятной картиной, которая Ники не нравилась.