делом рук какого-то другого человека, а не моих. Целью преступника было свалить все это на меня. И пусть я и не думаю, что кто-то явится сюда по этой причине, это вовсе не означает, что сейчас на меня никто не смотрит, притаившись в тени. Меня пробирает дрожь. Выглянув за большое сплошное стекло окна второго этажа, осматриваю окрестности, затем отступаю от него. Никого вроде не видать, но на фоне яркого света сама я наверняка как на ладони. Иду через лестничную площадку в свою спальню. Укол сожаления останавливает меня у двери, когда я смотрю на нетронутую кровать – туда, где должен был бы сейчас лежать Марк. Вскипевшие эмоции угрожают затопить меня с головой. Вхожу и провожу руками по одеялу, затем падаю на постель. Найти Оливию живой – это лучший исход, на который можно было надеяться, но, скорее всего, это еще не конец. Потому что, как ни странно, план обвинить меня в похищении Оливии все еще может удастся.

Талья на самом деле не была уверена в том, как именно я ее нашла. Она явно думает, что я сумела привести ее в подземное убежище, потому что и была той, кто в свое время притащил туда Оливию. Когда Талья попросила никому ничего не говорить, считая, что это поможет выманить преступника – если тот еще уверен, что Оливия жива, – у меня сложилось впечатление, что только лишь с той целью, чтобы, фигурально выражаясь, запудрить мне мозг. Ее слова про наблюдение, которое, как я слышала, она организовала по радио, должны были заставить меня поверить, что полиция будет следить за лесом и убежищем – устроит засаду, на случай если преступник вдруг вернется на место преступления.

Но я уверена, что на самом деле поставлена под наблюдение я сама.

Надеюсь, что теперь, когда Оливию нашли живой, хоть и в беспамятстве, вскоре они сумеют и получить от нее исчерпывающие показания. Однако готова поспорить, что до этого момента Талья предпочтет приглядывать за мной – проследит, чтобы я не ударилась в бега. Или, что еще хуже, – может, она думает, что я могу даже попытаться добраться до Оливии в больнице, чтобы прикончить ее до того, как та придет в себя и сможет дать показания? В висках пульсирует; прикладываю к ним кончики пальцев и потираю их круговыми движениями, как будто так можно стереть из головы эту последнюю мысль.

Мелодия дверного звонка эхом разносится по дому, и я вскакиваю с кровати, не обращая внимания на отлив крови, после чего бегу вниз, чтобы открыть дверь Ройшин. Обнимаю ее так крепко, что она едва не задыхается.

– Прости, – говорю я, отпуская ее. – Никогда еще так не была рада тебя видеть!

Слезы, сдерживаемые эмоции, облегчение – все это так и изливается из меня. Она ведет меня в гостиную, и я плюхаюсь на диван. Обеспокоенный взгляд Ройшин устремлен на меня, пока я продолжаю плакать.

– Бедная девочка, – бормочет она, выходя из комнаты. Возвращается с дымящейся кружкой, и я сжимаю ее в руках, выплескивая эмоции наружу – все мое тело сотрясают судорожные рыдания. Ройшин терпеливо ждет.

– Прости, что накричала на тебя, – говорит она, когда я наконец перестаю плакать. – Ты напугала меня до чертиков. И Марка.

Резко поднимаю голову, чтобы посмотреть на нее.

– Марка? – Жжение где-то в глубине живота резко усиливается. – Да как он смеет беспокоиться – господи, это же он сам и втянул меня во всю эту кашу!

– Я позвонила ему, когда ты так и не появилась, Джен. Он все объяснил.

– Объяснил, блин, как преподнес свою жену полиции на блюдечке?

– Да, именно это. Не волнуйся, я выдала ему по первое число. – Она улыбается. – Он понимает, что сглупил.

– Вовремя, ничего не скажешь… Он забрал моих детей, Ройшин! – Это опять было вызывает слезы, но сейчас мне нужно взять себя в руки.

– Знаю, дорогая. Сочувствую. Но скоро все это прояснится, и ты сможешь вернуть свою жизнь в прежнее русло, – произносит Ройшин с убежденностью, которую я не считаю оправданной. Но очень благодарна ей за позитивный настрой.

– Я ценю, что ты проделала весь этот путь сюда в такое позднее время. Или, ну… – смотрю на часы. – Или уже раннее. Так о чем ты хотела со мной поговорить?

– Ах да. Интересное развитие событий… – Ройшин достает сумочку. – Я знаю, ты меня об этом не просила, но я продолжила свое «расследование», – говорит она, изображая в воздухе кавычки. – Проследила за твоей матерью по-тихому.

– О, Ро… Мне не следовало просить тебя делать что-то подобное…

– Нет, нет – мне было практически по пути, накопилась куча нерешенных вопросов на севере, так что нет проблем. Даже воспользовалась лучшим фотиком Гарри, чтобы сделать несколько приличных снимков издалека. Камера в мобильнике не потянула бы. Ощущала себя кем-то из тех сыщиц из «Розмари и Тайм»[23]. – Она смеется. – Не то чтобы меня это особо веселило, конечно – я была там по серьезной причине.

– Все в порядке, Ройшин. Я тоже прониклась бы духом момента. Хотя предпочла бы кого-нибудь помоложе, вроде Нэнси Дрю[24], – улыбаюсь я.

– Ладно, без разницы. Я пошла в парк, в котором раньше видела Клэр, и она там встретилась все с той же женщиной. – Ройшин протягивает мне руку с фотографией. – Это самый четкий снимок из всех, что мне удалось сделать. Конечно, это может оказаться пустяком. Я не хочу сказать, что эта встреча так уж важна, но я последовала за ней из парка – Клэр ушла в противоположном направлении. Загадочная женщина села в ожидавший ее автомобиль с пассажирской стороны, и машина сразу умчалась. Боюсь, я не успела зафотать номерной знак, но…

Голос Ройшин словно приглушается, когда я забираю у нее фотографию. Понимаю, что она все еще что-то говорит, но не слышу ее слов, поскольку впилась взглядом в изображение.

– Джен, ты меня слушаешь?

– Э-э… да. Да, прости.

Качаю головой, все в глазах расплывается.

– Как я уже сказала, это может быть ни о чем. Просто невинная беседа в парке. Но я подумала, не может ли это иметь какое-то отношение к тебе…

Сжав губы, делаю медленный, глубокий вдох через нос. Рассматриваю фотографию еще несколько секунд, затем возвращаю ее обратно.

– Нет, – говорю. – К сожалению, не могу сказать, что это так.

– Ты точно не знаешь, кто это?

– Не могу ее признать. – Вздыхаю и встаю с дивана, но спотыкаюсь, наткнувшись на кофейный столик. Ноги разом ослабли – все мое тело ослабло. Как будто все мои кости вдруг стали резиновыми.