Ученик юнкерского училища Дауэрлинг не успевал даже в техпредметах, которые каждый из учеников юнкерского училища так или иначеусваивал. И в юнкерском училище давали себя знать последствия того, что вдетстве Дауэрлинг ушиб себе голову. Об этом несчастье ясно говорили ответы наэкзаменах, которые по своей непроходимой глупости считались классическими.Преподаватели не называли его иначе, как «unser braver Trottel».[86]Его глупость была настолько ослепительна, что были все основания надеяться —через, несколько десятилетий он попадёт в Терезианскую военную академию или ввоенное министерство. Когда вспыхнула война, всех молодых юнкеров произвели впрапорщики. В список новопроизведённых гейнбургских юнкеров попал и КонрадДауэрлинг. Так он очутился в Девяносто первом полку.

Вольноопределяющийся перевёл дух и продолжал:

— В издании военного министерства вышла книга «Drilloder Erziehung»[87] из которой Дауэрлинг вычитал, что на солдатнужно воздействовать террором. Степень успеха зависит от степени террора. И вэтом Дауэрлинг достиг колоссальных результатов. Солдаты, чтобы не слышать егокриков, целыми отделениями подавали рапорты о болезни, но это не увенчалосьуспехом. Тот, кто подавал рапорт о болезни, попадал на три дня под«verscharft».[88] Кстати, известно ли вам, что такое строгий арест?Целый день вас гоняют по плацу, а на ночь — в карцер. Таким образом, в ротеДауэрлинга больные перевелись. Все больные из его роты сидели в карцере. Наученье Дауэрлинг всегда сохраняет непринуждённый казарменный тон; он начинаетсо слова «свинья» и кончает загадочным зоологическим термином «свинскаясобака». Впрочем, он либерален и предоставляет солдатам свободу выбора.Например, он говорит: «Выбирай, слон: в рыло или три дня строгого ареста?» Еслисолдат выбирает три дня строгого ареста, Дауэрлинг даёт ему сверх того два разав морду и прибавляет в виде объяснения: «Боишься, трус, за свой хобот, а чтобудешь делать, когда заговорит тяжёлая артиллерия?» Однажды, выбив рекрутуглаз, он выразился так: «Pah, was fur Geschichten mit einern Kerl, muss so wieso krepieren».[89] То же самое говорил и фельдмаршал Конрад фонГетцендорф: «Die Soldaten mussen so wie so krepieren».[90]

Излюбленным и наиболее действенным средством у Дауэрлингаслужат лекции, на которые он вызывает всех солдат-чехов; он рассказывает им овоенных задачах Австрии, останавливаясь преимущественно на общих принципахвоенного обучения, то есть от шпанглей до расстрела или повешения. В началезимы, ещё до того, как я попал в госпиталь, нас водили на ученье на плац околоодиннадцатой роты. После команды: «Вольно!» — Дауэрлинг держал речь крекрутам-чехам.

«Я знаю, — начал он, — что все вы негодяи и надовыбить вам дурь из башки. С вашим чешским языком вам и до виселицы недобраться. Наш верховный главнокомандующий — тоже немец. Слышите? Чёрт побери,nieder!»

Все легли, а Дауэрлинг стал прохаживаться перед ними ипродолжал свои разглагольствования: Сказано «ложись» — ну и лежи. Хоть лопни вэтой грязи, а лежи. «Ложись» — такая команда существовала уже у древних римлян.В те времена призывались все от семнадцати до шестидесяти лет и целых тридцатьлет военной службы проводили в поле. Не валялись в казармах, как свиньи. И языккоманды был тогда тоже единый для всего войска. Попробовал бы кто заговорить уних по-этрусски! Господа римские офицеры показали бы ему кузькину мать! Я тожетребую, чтобы все вы отвечали мне по-немецки, а не на вашем шалтай-болтай.Видите, как хорошо вам в грязи. Теперь представьте себе, что кому-нибудь из васне захотелось больше лежать и он встал. Что бы я тогда сделал? Свернул бысукину сыну челюсть, так как это является нарушением чинопочитания, бунтом,неподчинением, неисполнением обязанностей солдата, нарушением устава идисциплины, вообще пренебрежением к служебным предписаниям, из чего следует,что такого негодяя тоже ждёт верёвка и «Ve-wirkung des Anspruches auf dieAchtung der Standesgenossen».[91]

Вольноопределяющийся замолк и, видно, найдя во время паузыновую тему из казарменной жизни, продолжал:

— Случилось это при капитане Адамичке. Адамичек былчеловек чрезвычайно апатичный. В канцелярии он сидел с видом тихо помешанного иглядел в пространство, словно говорил: «Ешьте меня, мухи с комарами». Набатальонном рапорте бог весть о чём думал. Однажды к нему явился на батальонныйрапорт солдат из одиннадцатой роты с жалобой, что прапорщик Дауэрлинг назвалего вечером на улице «чешской свиньёй» Солдат этот до войны был переплётчиком,рабочим, сохранившим чувство национального достоинства.

«Н-да-с, такие-то дела… — тихо проговорил капитанАдамичек (он всегда говорил очень тихо). — Он сказал это вечером на улице?Следует справиться, было ли вам разрешено уйти из казармы? Abtreten!»[92]

Через некоторое время капитан Адамичек вызвал к себеподателя жалобы. «Выяснено, — сказал он тихо, — что в этот день вамбыло разрешено уйти из казармы до десяти часов вечера. Следовательно, наказаниявы не понесёте… Abtreten!»

С тех пор, дорогой мой, за капитаном Адамичком установиласьрепутация справедливого человека. Так вот, послали его на фронт, а на его месток нам назначили майора Венцеля. Это был просто дьявол, что касаетсянациональной травли, и он наконец прищемил хвост прапорщику Дауэрлингу.

Майор был женат на чешке и страшно боялся всяких трений,связанных с национальным вопросом. Несколько лет назад, будучи ещё капитаном вКутной горе, он в пьяном виде обругал кельнера в ресторане чешской сволочью.(Необходимо заметить, что майор в обществе и дома говорил исключительнопо-чешски и сыновья его учились в чешских гимназиях.) «Слово не воробей,вылетит — не поймаешь», — эпизод этот попал в газеты, а какой-то депутатподал запрос в венский парламент о поведении майора Венцеля в ресторане.Венцель попал в неприятную историю, потому что как раз в это время парламентдолжен был утвердить законопроект о воинской повинности, а тут —пожалуйте! — эта история с пьяным капитаном Венцелем из Кутной горы.

Позднее капитан узнал, что вся история — дело рук некоегозауряд-прапорщика из вольноопределяющихся Зитко. Это Зитко послал заметку вгазету. У него с капитаном Венцелем были свои счёты ещё с той поры когда Зитков присутствии самого капитана Венцеля пустился в рассуждение о том, что«достаточно взглянуть на божий свет, увидеть тучки на горизонте и громоздящиесявдали горы, услышать рёв лесного водопада и пение птиц, как невольно на умприходит мысль: что представляет собой капитан по сравнению с великолепиемприроды? Такой же нуль, как и любой зауряд-прапорщик».