– Но это значит, что электронная версия осталась, – заметил Гамаш.

– Вот именно. Секретарь послала дело мне по почте. Когда оно загрузится, мы уже сто лет как будем мертвы. Поэтому я попросила секретаря прочитать мне кое-какие важные вещи.

– И?..

– Себастьян Норман преподавал теорию живописи всего один год. Как я тебе уже говорила, рекомендовал его профессор Мэсси. Но самым ценным в деле оказалась записка от Нормана, в которой он просит выслать ему последнее жалованье в Бэ-Сен-Поль. Питер, вероятно, прочел записку и отправился туда, чтобы найти Нормана.

– Однако Норман исчез из Бэ-Сен-Поля задолго до приезда Питера, – сказал Гамаш. – У нас может появиться другая наводка. Норман посылал свои картины в какую-то галерею. Возможно, там до сих пор есть его работы. Профессор Мэсси познакомился с Норманом в Торонто, когда тот начинал карьеру. Вероятно, галерея находится в Торонто.

– И у них должен быть его теперешний адрес, – подхватила Рейн-Мари. – Но в Торонто много галерей.

– Верно, однако профессор Мэсси может знать, – сказал Арман.

– Хочешь ему позвонить?

– Сейчас уже поздновато, – ответил Арман. – Он наверняка уехал домой.

– Необязательно. Я думаю, профессор Мэсси живет в колледже, в своей мастерской.

– Правда? Как странно.

– По-моему, у него там есть все, что необходимо, – сказала Рейн-Мари.

«Одного профессора выгнали, – подумал Гамаш, повесив трубку. – Другой профессор вообще оттуда не уходит».

Рейн-Мари перезвонила через несколько минут:

– Никто не отвечает. Может, он там и не живет. Попробую позвонить утром.

– А секретарь не сказала, откуда родом профессор Норман? Из какой части Квебека?

– Я не спрашивала, но в деле, наверно, есть об этом.

– Перешли его мне, как только получишь, s’il te plait[90].

Они поговорили еще несколько минут – тихий, интимный разговор двух близких людей. Потом Гамаш вернулся в кухню, куда только что явился и Бовуар.

– Есть что-нибудь? – в один голос спросили остальные.

– Patron? – сказал Бовуар, предлагая Гамашу говорить первым.

– Рейн-Мари ждет электронное письмо из колледжа с делом профессора Нормана. Вы знаете, что именно профессор Мэсси рекомендовал принять Нормана на работу?

Судя по лицу Клары, это было для нее новостью.

– Какой бес в него вселился?

– Он сказал Рейн-Мари, что знал Нормана шапочно. Они встречались на нескольких выставках, и Мэсси решил, что Норману требуется помощь. Знакомствами тот не обзавелся, да и с деньгами у него явно было туговато. Поэтому Мэсси рекомендовал Нормана на неполную ставку в качестве преподавателя теории искусства.

– Наверное, Мэсси чувствовал себя ужасно, когда Норман напортачил, – заметил Бовуар.

– Что вы о нем думаете? – спросил Гамаш у Мирны.

– О Мэсси? Мне он понравился. Можно понять, почему студенты им восхищались. Он и сейчас обладает неким магнетизмом. И похоже, он искренне переживает за студентов. Он мне чем-то напоминает вас, Арман, – сказала Мирна.

– Верно, – подтвердила Клара. – Я знала, в этом человеке что-то есть. Его спокойствие, его желание помогать.

– И его мужественное красивое лицо, – добавил Гамаш и увидел, как дамы закатили глаза. – В деле Нормана обнаружилась записка, в которой он просит переслать его последнее жалованье сюда, в Бэ-Сен-Поль. Питер прочитал дело, увидел записку и приехал сюда. Если в деле есть что-нибудь еще, мы скоро узнаем.

Макароны уже сварились. Их сбрызнули оливковым маслом с чесноком, посыпали свежим базиликом и тертым пармезаном и поставили на стол.

– Ваша очередь, – обратилась Клара к Бовуару, когда все сели за стол. – Есть что-нибудь из «Ла Мюз»?

– Ничего. Я долго ждал ответа, однако бармен был слишком занят и не смог подойти к телефону, – ответил Бовуар, приступая к макаронам.

Он не стал говорить об этом, но, если бы они остались в Бэ-Сен-Поле, он мог бы сейчас сходить в «Ла Мюз», прижать того типа к стене и получить от него нужные сведения. А вместо этого ему пообещали, что бармен перезвонит, когда освободится, и повесили трубку.

Час спустя, когда они убрали со стола и сварили кофе, одновременно зазвонили два телефона.

– Excuse-moi, – сказал Гамаш и снова вышел со своим сотовым на каменную террасу.

Перед тем как закрыть дверь, он услышал голос Шартрана – тот обращался к Бовуару:

– Это вас.

Вечер стоял теплый, безлунный, и, хотя Гамаш не видел реку, все остальные его органы чувств ощущали ее присутствие. Он ее обонял, слышал и даже осязал. Легчайший туман касался его лица.

– Рейн-Мари?

Он подсознательно повернулся на запад и представил себе Рейн-Мари в их доме. Представил себя рядом с ней в саду. Под теми же звездами, что и здесь.

– Я получила его личное дело. Только что переслала его тебе.

– Ты можешь передать его содержание в общих словах?

Он слушал, как она читает. И пока она читала, он медленно поворачивался. От нее. От Трех Сосен. От сердца Квебека. К верховьям реки. Туда, где начинался Святой Лаврентий и Квебек.

Туда, где, как он теперь знал, все это начиналось. И где все закончится.

– Patron?

В дверях возник силуэт Бовуара.

– Ici[91]. – Гамаш только что закончил разговор с Рейн-Мари.

– Я знаю, куда поехал владелец «Ла Мюз». Куда он ездит каждый год приблизительно в это время.

– Позволь мне высказать предположение, – сказал Гамаш.

Шеф был всего лишь бестелесным голосом, однако постепенно Бовуар стал различать его очертания. Темные на фоне звездного вечернего неба.

Темная фигура подняла черную руку и показала направление.

– Вон там, – проговорил Гамаш.

– Oui, – сказал Бовуар.

– Табакен.

– Oui.

Бовуар тоже повернулся и уставился в темноту.

Если бы мир был плоским, то можно было бы сказать, что Табакен приютился на краю пропасти.

– Вот вы где, – сказала Мирна, выходя из дома.

– Что тут происходит? – спросила появившаяся в дверях Клара, заметив двух мужчин, которые тихо стояли, глядя на восток.

– Мы знаем, куда уехал владелец «Ла Мюз», – сообщил Бовуар.

– И мы знаем, куда уехал Ноу Ман, – добавил Гамаш. – И где почти наверняка находится Питер.