Он чувствовал себя невероятно счастливым, будто что-то зная, но не обращая на это внимания. Сокровенная тайна, не препятствуя сильному желанию не раскрывать её сущности, словно скромница-луна прятала свой взор за лёгкие, мутные облака его сомнений. Он знал, что слишком заигрался в своих воспоминаниях. Нет ничего важного, кроме сладчайшего момента сейчас и только сейчас…

Даже если это сон, он невероятно рад видеть его…

Пусть льётся сладким сиропом этот аромат молодости и ярких чувств. Он вновь художник, и её образ всегда будет жить в его душе.

Пока он поддавался наслаждению, постепенно забыв о том, что же произошло или должно произойти, наступила полночь, и Марина, прижавшись к нему, лежала и вдумчиво смотрела в его глаза.

Как только Колосов это заметил, то легко смахнул пелену воспоминаний и дум. Марина рассмеялась и ответила:

– Мой любимый Ярик опять бороздит безлюдные просторы неизвестных человечеству миров. И даже телесный недуг не в силах помешать ему в этом. А я, кстати, наконец-то закончила сцену про смерть Эминолы. Тяжеловато она у меня шла, если бы ты только знал.

Она встаёт с кровати и направляется к письменному столу, открывает ноутбук, вставив свою нагрудную флешку, через некоторое время начинает крутить мышкой вниз, задумчиво вглядываясь в светящийся экран и придерживая подбородок рукой.

Колосов чувствует, как по всему телу прокатывается ледяной шторм, у него перехватывает дыхание, и он чувствует, как сердце вновь начинает учащённо биться. Резко подскочив с кровати, он быстро подходит к ней и обнимает её со спины, даже не замечая того, что руки дрожат, а на щеках появляется солёная влага.

Он старается не смотреть на экран, на строчки – он знает, что там написано.

Она целует его руки, продолжая крутить колёсиком мыши уже вверх, к началу главы, и задаёт вопрос, на который ему невыносимо тяжело ответить:

– Хочешь, прочитаю тебе отрывок?

Он крепче удерживает её в своих руках, боясь, что вот-вот, и она исчезнет навсегда. Пододвинувшись ближе к её уху, нежно целует в шею, после чего пытается переменить тему.

– Разве возможно изменить судьбу, которая изначально определена?

Марина поворачивается к нему и, открыв от изумления рот, пытается что-то сказать, но слова застревают у неё в горле, и она начинает кашлять.

Колосов, выискав фрагмент из текста, начинает читать вслух:

– Римляне в городе, госпожа! Нам нужно срочно бежать через подземный ход – быстро выговаривал вбежавший в покои иберийской царицы один из главных стражников.

Эминола, сидя напротив жертвенного алтаря и молясь богам, не поворачиваясь, будто это её совсем не касается, властно произнесла:

– Это мой родной город, и я его не оставлю. С этими римскими свиньями разговаривать я не собираюсь, мой муж уничтожил их, а это всего лишь армия разбушевавшихся разбойников. Пусть забирают всё ценное в городе и убираются прочь, вести с ними переговоры я не буду.

В этот момент вбегают ещё несколько стражников и оповещают о том, что римляне стоят у входа в храм.

Один из них, закрыв плотно двери, поворачивается к другому и кивает в сторону подземного хода, но тот лишь качает головой.

Слышится громкий удар о дверь, римляне кричат, и несколько вооруженных стражников, окружив свою царицу, готовы в любой момент принять свой последний бой. Верные стражи решают биться за неё до конца.

Слышится ещё один сильный удар в дверь, затем крики римлян стихают, и один из стражников медленно подходит к двери. Неожиданно он кричит:

– Они поджигают храм!

Едкий дым огромными волновыми потоками охватывает внутреннее убранство храма Танит.

Римляне надеялись выкурить таким способом оставшихся стражей с иберийской царицей Эминолой из храма, но тяжёлые двери так и не открылись изнутри.

Через несколько часов храм, как и все остальные постройки в Новом Карфагене, были охвачены пламенем огня, римляне поджигали оставшиеся дома и беспощадно убивали жителей.

Колосову стало трудно читать, экран ноутбука стал блекнуть.

Он принялся усердно протирать глаза, но и это не помогло, наоборот, в него словно врезалась невероятной мощи и силы волна. У него перехватило дыхание, заслезились глаза, теперь он уже совсем ничего не видел рядом с собой – окружающая реальность скрывала от него ту, которую он так желал видеть.

В мозг словно воткнулась острая раскалённая игла, он почувствовал, как от неё по всему телу начал распространяться жар.

Схватившись рукой за голову, другой он стал ощупывать воздушное пространство около себя. Ему хотелось кричать и звать её, но в этот момент уши вдруг уловили её спокойный голос.

Он не видел её, но чувствовал рядом. Её холодные ладошки гладили его пылающий лоб и огненные щеки. Он слышал, как она разговаривала с ним, её влажные и прохладные губы нежно целовали его. Это было величайшим спасением, словно долгожданные капли свежей прохлады оазиса в безжизненной, жаркой пустыне. Он медленно дышал, грудь сдавило, но страха не было. Тонкой струйкой он получал необходимый глоток от единственного родника во всей Вселенной, который мог питать его. Любовь оживляла его.

Колосов предпринял попытку овладеть ситуацией и изо всех сил прокричал:

– Я хочу, чтобы ты вернулась!

Ещё одна волна мощным ударом прошла сквозь него. С горячими и бурлящими потоками, она шипела и грозно извивалась, её брызги попадали на лицо и обжигали глаза. Он чувствовал, что навсегда теряет в этой бездне самое дорогое и близкое.

Он кричал и не знал, был ли его крик услышан в безмолвном и глухом пространстве огромной, увлекающей своими мягкими волнами пустоты.

Оглядываясь, он видел пустоту, слышал её и чувствовал – одинокий ветер подыгрывал свои мотивы на невидимой флейте.

Когда он открыл глаза, то увидел бескрайние, с лёгким изумрудным оттенком редеющие облака.

Он продолжал повторять про себя въевшуюся внутрь фразу, словно молитву неизвестному и ушедшему:

– Прошу, умоляю, вернись…

Посреди огромной тёмной пустыни, раскинув свои ветви, стояло огромное, мёртвое дерево. На верхушке сидел загадочного вида человек, а в его волосах резвился ветер, который пытался своей песней разбудить незнакомца, чтобы разнести очередную тайну по свету.

Когда Слэйн открыл глаза, то увидел над своим лицом маленького паука, усердно плетущего паутину.

Он находился в какой-то лесной капсуле, сверху и по бокам которой торчали сухие сосновые ветки. Запах был настолько крепким и смолистым, что кружилась голова. Она словно находилась отдельно от тела, в котором чувствовался непривычный поток сил и энергии. В пальцах рук и ног ощущалось некоторое стрекотание, словно импульсы электрического тока.