Виктор с энтузиазмом кивнул и облизал нижнюю губу.

– Тогда почему тебе кажется, что у нас ничего не получится?

«Может, я проявляю недостаточный интерес к борьбе с фашизмом в 1930-е годы? Или мой мирок кажется ему слишком узким? Слишком домашним, слишком приземленным?»

Виктор приложил руку к груди, и на лице его отразилась такая печаль, что просто больно было смотреть.

– Мне очень жаль, Клара, но дело просто в том… что я не люблю тебя.

О господи! Как она могла сопли распустить! Но это прозвучало так оскорбительно; никогда еще ей не давали отставку подобным образом – во всяком случае, никто из ее поклонников на такое никогда не осмелился бы. Клара чувствовала себя каким-то вороньим пугалом, на котором бессмысленно болтаются чьи-то чужие одежки.

– Да, я понимаю. – У нее было такое ощущение, словно она долгое время находилась под водой и вот наконец-то всплывает и может глотнуть воздуха. Я опустошена, говорила она себе, хотя на самом деле это было вовсе не так. Она понимала, что Виктор – это не решение вопроса; просто ей всегда казалось, что именно она первой скажет, что им лучше расстаться. Именно она его отвергнет, а не наоборот. Так что сегодняшнее выяснение отношений, разумеется, стало для нее сюрпризом, но отнюдь не трагедией, и она очень быстро это осознала. Ничего страшного, всего лишь небольшое разочарование, легкое как перышко.

– Я ужасный человек, – сказал Виктор, и ей показалось, что он вот-вот заплачет. – Я сам направил тебя по ложному пути – ведь ты мне ничего плохого не сделала. И потом, мне вдруг показалась очень привлекательной мысль о совместной жизни с тобой. И Алекс… Он – такой умница, а ты ему как родная мать. И вы оба доставались мне как бы по цене одного. К тому же Алекс и Бернард так близки, и я подумал…

Ей все-таки действительно было очень больно; а еще она чувствовала себя на редкость глупо, словно была слишком стара для всяких там любовных историй. Однако она сразу же почувствовала искреннюю готовность ему помочь – таким он выглядел растерянным и испуганным.

– Моя Айрис… я так по ней тоскую! – выдохнул он и оглушительно высморкался. – И, видимо, все еще не могу… не готов… перестать тосковать по ней. Не готов ее отпустить…

– Я все понимаю, Виктор, – сказала Клара. – Но ты все-таки пройди в дом, и мы с тобой выпьем чаю. Я сейчас чайник поставлю, – уже почти весело прибавила она. – И у меня есть имбирные пряники, их Анита испекла.

Он как-то настороженно на нее посмотрел и… согласился.

Когда он проходил мимо, Клара ласково похлопала его по широкой твидовой спине. Она ему не пара. И он ей не пара. Если бы она раньше потрудилась в этом разобраться, то давно бы и сама все поняла. И она шепнула ему:

– Ты совершенно прав, Виктор, спасибо тебе за все.

Глава сорок первая

Виктор остался выпить чаю и вообще вскоре почувствовал себя как дома. Рита потащила его в свой сарай слушать «Лунную сонату», Билли и Барри заставили его сыграть с ними в придуманную ими самими игру «черви и лестницы», и он сказал, что «игра просто блеск». Он восхитился карточками-подсказками, нарисованными Пег: «Это что же, слон?» – и обсудил с Питером журнальную страничку юмора, над которой тот в данный момент трудился; страничка была посвящена кошке, у которой было девяносто девять жизней и прототипом которой явно послужила Стелла. Питер дал ей смешное имя «Пусскин», и Виктору это страшно понравилось. Ивлин поведала ему о механизме родов и о том, как принять ребеночка; Виктор поморщился и украдкой шепнул Кларе: «По-моему, она знает об этом гораздо больше, чем я». (Это уж наверняка, подумала Клара.) А еще Ивлин сообщила Виктору, что ей очень нравится ее теперешняя школа – «у нее счастливый номер: тринадцать», – но тут вмешалась Джойс и заявила, что ей эта школа нравится гораздо больше, и девчонки тут же опять затеяли спор.

Лишь когда Виктору пришла пора прощаться, это получилось несколько неловко. Раньше они могли бы просто поцеловаться или, по крайней мере, договориться о следующем свидании. А сегодня Виктор, держа в руках шляпу, сразу признался: «Я просто не знаю, что сказать», и Клара, прижав пальцы к губам, жестом дала ему понять: ну и молчи; так она всегда поступала с детьми, и Виктор понял и даже ухитрился улыбнуться в ответ.

Интересно, думала она, наблюдает ли за нами Айвор, спрятавшись в своей мастерской, как в коконе? Впрочем, даже если и наблюдает, она все равно ничего не может с этим поделать, да и самому Айвору, похоже, на них с Виктором наплевать.

Дети еще не успели уйти в школу, когда Клара пошла искать кошку Стеллу и, к своему ужасу, обнаружила в садовом сарае груды газет. Пачки газет были повсюду – на пианино, на табуретке перед пианино, на полу. Такое ощущение, словно они сами собой размножились. Она влетела на кухню с криком: «Билли! Барри! Какого черта?! Что происходит?!»

Близнецы с жалким видом потупились, а Барри даже уши руками зажал, словно оглушенный ее криком.

– Кто из вас несколько дней не разносил газеты? И почему?

– Билли!

– Нет, Барри!

– Короче: тот, кто этого до сих пор не сделал, обязан немедленно это сделать! – отрезала возмущенная Клара. Что-то подсказывало ей, что надо бы еще и в комнату их заглянуть, и действительно – в гардеробе, под кроватями и даже под матрасами и подушками лежали пачки недоставленных газет. Клара просто пришла в ярость. Но стоило ей на минутку отвести глаза, как тут-то и началось самое интересное.

Барри с тяжким вздохом сказал:

– Да чего их читать-то, эти новости! Скукота сплошная – один арахис, арахис, арахис.

– Вот именно! Кому это надо? Кто такое читать захочет? – вступил Билли.

Клара засучила рукава и строго сказала:

– Столько людей ждет свою газету! А вы им всем такую свинью подложили!

Билли, что было ему совершенно не свойственно, вдруг разразился слезами и начал быстро одеваться.

– Мы сейчас все разнесем…

– Сейчас вам пора в школу! – прикрикнула на него Клара. – Но если вы еще раз не доставите газеты вовремя, нам придется выплатить бог знает какой штраф.

У нее было полно всяких дел, но она поняла, что не может так это оставить, и принялась разносить вчерашние и позавчерашние газеты по адресам – то есть по всему Лавенхэму, включая верхнее шоссе и более далекие окрестности. Заниматься этим ей совсем не хотелось; куда больше ей хотелось поплакать – из-за Виктора, из-за Айвора, да из-за кого угодно. И она все пыталась понять, чем все-таки вызван этот поступок близнецов? Чем-то конкретным? Или же отказ разносить газеты – это просто