Он правил, потому что мог опереться на сильную армию, которая полностью находилась в руках партии и, приняв доктрину, была готова пойти на любую жертву[901]. Со своей стороны партия (141 тыс. членов, из них 100 тыс. служили в ЮА) располагала обширной сетью народных комитетов, осуществлявших контроль над широкими массами[902]. Существовало еще и ОЗНА, боровшееся против внутренних и внешних врагов, и дел у него было очень много, если верны сведения о том, что западные секретные службы за два первых послевоенных года послали в Югославию 826 групп диверсантов и шпионов и более 6 тыс. террористов. В столкновениях с ними потеряли жизнь столько же югославских граждан[903]. Необходимо отметить, что многие люди верили в идеалы Народного фронта, организованного и руководимого КПЮ, и что «буржуазные» силы политически дискредитировали себя и были слабы. Как впоследствии говорил Тито, формирование временного правительства пробудило в рядах оппозиции в стране и за рубежом иллюзию, что еще не всё потеряно. Однако группа его ближайших сподвижников твердо знала, чего хочет достичь[904]. Она собиралась в быстром темпе осуществить революцию, не слишком заботясь о мнении Запада и несмотря на большую помощь от ЮНРРА (Администрация помощи и восстановления Объединенных Наций), которую обеспечивали прежде всего США[905]. «Мы шли к строительству социализма с еще не виданным воодушевлением»[906]. Четверка власть имущих разделила Югославию на феоды. Тито, наивысший по рангу и старше остальных троих на 20 лет, осуществлял глобальное руководство и, в сотрудничестве с Карделем, особое внимание уделял Хорватии. Доменом Карделя была Словения, а Ранкович и Джилас еще с довоенных времен отвечали за Сербию и Черногорию, а через своих вассалов контролировали еще и Македонию, Косово, Воеводину, Боснию и Герцеговину[907]. Разделение обязанностей осуществлялось и на другом уровне: Кардель взял на себя задачи формирования общественной системы и внешней политики, Ранкович ведал внутренним положением страны, тогда как сферой Джиласа были агитация и пропаганда, т. е. власть над интеллектуальной жизнью. Вместе с Тито эта горстка руководителей принимала все важные решения и затем предоставляла их Политбюро для верноподданнического утверждения[908]. На нижних уровнях общественной жизни рычаги власти захватили молодые люди в возрасте от 15–16 до 30 лет, которые приступили к управлению с большой самоуверенностью, хотя часто не осознавали размера проблем, с которыми сталкивались. Большинство из них имели более чем скромное образование. Это поколение оставалось у власти в последующие 30–40 лет[909].

В тот период в Югославии были проведены реформы, которые привели к крупным социальным изменениям. В начале 1946 г. Политбюро под руководством Тито решило, что следует приступить к проведению как можно более широкой национализации главных средств производства, причем подготовка к ней проходила в обстановке строгой секретности. У этого решения имелись и противники, поскольку некоторые считали, что оно преждевременно и сузит базу Народного фронта или новой политической власти. Они утверждали, что нужно постепенно, шаг за шагом, идти к национализации отдельных отраслей экономики. Советский Союз тоже советовал не слишком спешить, чтобы не ухудшить международное положение Югославии. И это – в преддверии мирной конференции, на которой будут решаться важные вопросы, касающиеся западной границы и Триеста. Также не следует забывать, что в довоенной Югославии в руках иностранного, прежде всего западного, капитала находилось большинство рудников, важнейших промышленных предприятий и банков. Учтя эти замечания, Тито и его товарищи отложили проведение национализации до конца года. И лишь тогда, когда решения великих держав относительно западной границы уже стали известны, в общественную собственность, согласно закону, перешло 90 % предприятий. Конечно, на Западе это вызвало сильное негодование, и были выдвинуты требования, чтобы Белград выплатил выкуп за захваченные рудники и фабрики. Одновременно Политбюро приняло решение, что национализация не распространится на землю, за исключением той, что прежде находилась в собственности крупных помещиков. Тито и его товарищи полагали, что характер такой политики в Югославии будет иным, нежели в Советском Союзе во время Октябрьской революции. Там ликвидировали помещичьи хозяйства и дали землю крестьянам. А в Югославии национализация земли, в сущности, означала бы лишение крестьян собственности, ведь огромное большинство земель было раздроблено на мелкие владения. Подобное решение было бы экономически нерациональным и политически вредным, так как поставило бы под вопрос союз рабочих и крестьянского населения и оттолкнуло бы от властей именно те слои, которые в наибольшей мере способствовали успеху народно-освободительной борьбы[910].

«Социалистическая революция» первого послевоенного периода, цитируя Карделя, имела свою цену, ведь в ее эксцессах было нечто патологическое. Людей принуждали к постоянной агитации, к непрерывному маршу на «спонтанных» парадах, к скандированию лозунгов, из которых наиболее часто повторялись: «Да здравствует Тито!», «Да здравствует Сталин!», «Хотим Триест!», «Ура славному Советскому Союзу!», «Смерть врагам народа!» и т. п. «Маршал Тито и его коллеги думают, – написал Филип Гамбургер в иронической статье, опубликованной весной 1946 г. в The New Yorker Magazine, – что добротная, длительная, тщательно спланированная спонтанная манифестация прав – это то, что доктор прописал Югославии, и что четыре-пять доз в день поставят пациента на ноги»[911].

В конце февраля 1945 г. в Белград прибыл британский фельдмаршал сэр Харолд Александер, с ноября 1944 г. – верховный главнокомандующий союзнических сил в Средиземноморье, чтобы договориться с Тито о сотрудничестве партизанских и англо-американских подразделений в западной части Юлийской Крайны. Он потребовал, чтобы в целях защиты коммуникационных путей между Италией и Австрией его отряды заняли территории к западу от бывшей итальянско-югославской границы. Маршал согласился с условием, что сохранит контроль над созданной партизанами и уже действующей в регионе гражданской администрацией[912]. Вопрос об окончательном определении границ должна была впоследствии решить мирная конференция. Как вспоминал в 1951 г. Кардель, Александер «в разговорах с Тито не желал идти ни на какие уступки». Такая позиция укрепила подозрения, что он просто проводит в жизнь политику раздела Югославии, о которой договорились Черчилль и Сталин. «Черчилль рассчитывал, что придет со своими войсками в Любляну и в Загреб, и это стало бы для англичан аргументом и доныне оставаться тут. Разница была бы только в том, что власть находилась бы не у нас в руках, в Белграде сидели бы русские, а в Загребе англичане». Так считал Кардель[913].