Все мы, даже почти потерявшая сознание Файтах, мгновенно обернулись туда, куда он показывал. Из-за невысоких холмов в небо стремительно поднимался сверкающий серебристый диск.

Следующие несколько минут мы пребывали в полной прострации, бестолково переглядываясь. Наконец кое-как мы пришли в себя.

Командование взял на себя Дмитрий:

– Мы с Василием туда, – он указал на холм, из-за которого появилась тарелка. – Надо взглянуть. Без нас справитесь?

– Справимся, не волнуйтесь, только осторожнее там, – деловито сообщил Секер, автоматически ставший кем-то вроде зама Дмитрия.

Перед тем как уйти, я еще раз внимательно оглядел наш импровизированный лагерь.

Таисия, безучастная ко всему, рыдала, лежа навзничь.

Пленница, скорчившись, сидела ни жива ни мертва, пряча лицо в ладонях. Она явно была в глубоком шоке. Надежно связанная Мидара, по-прежнему не пришедшая в сознание, привалилась к колесу машины. Ингольф уже валялся на земле, и могучее тело сотрясали конвульсии не отпускавшего его истерического хохота, здорово напоминавшие предсмертные судороги. Тронк все еще топтался на одном месте, похоже, так и не сообразив до конца, что произошло. И только Мустафа Селимович недвижно лежал, погрузившись в глубокое забытье, обратив безмятежно спокойное лицо к небу. Наверное, он сейчас был самым счастливым из нас десятерых.

Сняв с пояса кастет, Секер Анк направился туда, где стоял Тронк, поманил его пальцем. Тот хотя и побледнел, но покорно подошел, не делая попыток бежать.

От души размахнувшись, Секер ударил Тронка в солнечное сплетение так, что тот рухнул на землю, не издав ни звука.

– Вот теперь – все! – прокомментировал он и добавил с чувством: – Надо было тебя тогда выбросить за борт.

– Ты вроде про летающие блюдца должен был слышать? – задыхаясь после стремительного подъема, спросил меня Дмитрий. – По-моему, у вас они тоже летали… Черт, кажется, ребро треснуло.

– Слышал, только до этого дня считал, что все это пустые разговоры.

– Да я, честно говоря, тоже. Слушай: что, если все, что произошло с Мидарой… ну и с другими, как-то связано со здешними обитателями?

– Какие-нибудь излучения? – понял я без лишних объяснений.

– Может быть.

Последние метры до вершины мы преодолели ползком. Осторожно я приподнял голову над гребнем холма.

В низине между холмами лежала идеально круглая, ровная площадка с покрытием из непонятного материала тускло-серого цвета, диаметром не меньше ста метров.

Вокруг нее на одинаковом расстоянии друг от друга стояли сооружения из блестящих на солнце полированных плит, не то каменных, не то металлических.

Между ними в небо смотрели тонкие штыри, на концах увенчанные чем-то вроде проволочной метелки. Километрах в трех виднелось точно такое же сооружение, смотревшееся маленьким серым пятнышком; и еще одно – уже на пределе видимости… Вот над горизонтом мелькнула серебристая искра, вот другая совершила короткий полет – но на этот раз сверху вниз…

Одна и та же мысль посетила нас одновременно и почти одновременно сорвалась с языка:

– Вот, значит, где их планета…

– Думаешь, мы отыскали их нору?

Словно в ответ на мой вопрос, холодная колючая волна вдруг прокатилась через мой мозг, затем еще раз, но только слабее.

Дмитрий оглянулся на меня:

– Ты тоже почувствовал? Давай скорее обратно.

Назад мы добежали вдвое быстрее.

– Ну как? – напряженно спросил Секер.

– Паршиво, – бросил я. – Похоже, мы влезли в самое осиное гнездо…

– Чье? – Орминис был не на шутку испуган.

– А, неважно, – бросил Дмитрий. – Долго рассказывать! Потом – когда окажемся подальше отсюда…

Некоторое время Орминис смотрел на нас совершенно пустыми глазами, потом, махнув рукой, уселся на траву неподалеку от малость пришедшего в себя Ингольфа, хватавшего воздух ртом, как рыба, выброшенная на берег.

Пока Дмитрий объяснял народу ситуацию, я занялся Мидарой.

Она по-прежнему лежала без сознания, хотя дыхание было ровным и никаких признаков того, что нож ей сильно повредил, вроде не было. Шишка между бровями приобрела синюшно-трупный оттенок.

Тогда, не мудрствуя, я нырнул во чрево бронемашины, схватил один из кувшинов с пивом и плеснул терпко пахнущую жидкость ей в лицо.

Веки ее, задрожав, приподнялись.

Секунду-другую Мидара с недоумением разглядывала стягивающий запястья ремень. Затем подняла на меня переполненные страданием глаза.

– Я успела… что-нибудь сделать? – хрипло прошептала она.

– Нет.

Мидара скрежетнула зубами.

– Развяжи, Василий. Не бойся, я уже в норме. – Умоляющим жестом она протянула ко мне стянутые в предплечьях руки.

– Надо уходить отсюда, Мидара, и как можно скорее, – сообщил я, не без тайных сомнений разрезая ножом Орминиса на совесть стянутые путы. – Проход открыть сможешь?

– А что, дело так плохо? – Нож как-то незаметно перекочевал в ее ладонь, заставив меня непроизвольно вздрогнуть, и она рассекла обвивающий ее ноги жгут.

Поднявшись (ее повело вбок, и она оперлась о броню, чтоб не упасть), она принялась сосредоточенно разминать кисти.

– Долго объяснять, но, похоже… все, что у нас тут произошло, случилось не без участия здешних хозяев.

– Тогда постараюсь.

Что есть положительного в Мидаре, так это то, что она не имеет привычки задавать лишних вопросов.

Ни слова не говоря и не смотря по сторонам, она уперлась двумя руками в борт машины и принялась делать странные ритмичные движения корпусом – какую-то неизвестную мне систему упражнений, по ее словам позволяющую быстро восстановить силы.

Один за другим в машину потянулись наши спутники.

Орминис подталкивал бледную как смерть Файтах. За ними, все еще держась рукой за подвздошье, тащился Тронк. У двери он чуть замешкался, и шедший следом, нетвердо стоящий на ногах Ингольф грубо толкнул его в спину.

Последней, по-прежнему утирая слезы, вошла Таисия, на плечи которой Секер заботливо накинул свою куртку. Мидара посмотрела ей вслед и, судорожно сглотнув, отвернулась.

– Дмитрий, Василий, – выбросите плавучий якорь и выдвиньте шверт. В четверти континуумов в этом месте океан шестикилометровой глубины. И надо бы закрыть чем-нибудь пробоину, – скомандовала она несколько секунд спустя ровным голосом.

Ох, попал я, так попал – как младенчик к Языргу на жертвенный вертел!

И не соскочишь ведь, остается за них держаться! Я ведь поначалу не понял толком, что они там лопочут насчет всех этих миров. По мне, земля что круглая, что плоская, что пустая внутри. Что на Мировом Быке стоит, что на мировом жуке, один там мир, или сколько – мне-то какое дело? А как разжевал… Это что же получается – они не колдуны, а слуги колдунов беглые! Не зря же говорят, что хуже колдуна только его подручник! А еще баба верховодит – это уж совсем хуже некуда. Да еще какая баба! Не простая, а навроде как из Ночных Кошек, да еще не рядовых, а матерых, у которых на поясе коробка, а в коробочке той – сушеные уды мужиков загубленных. Подобрали меня зачем-то, вылечили… Говорят, из этого… человеколюбия – как же, так им и поверил! Нужен ты им, Тронк, зачем-то, не иначе. Или вот еще: девку эту, тварь злобную, что чуть нас не поубивала, потоптать не дали, даже атаманше своей по башке засветили – и та ничего вроде как не имеет против, хотя бы всех порвать на ремни была должна. Непонятно это, а непонятное – самое опасное. Это уж всякий вор знает. Ну, это цветочки – а вот что будет, если за ними в погоню хозяева ихние припрутся? Ведь у хозяев-то ихних наверняка что-то покруче Серых Гончих Язырга найдется. И что тогда будет?