Я подумал: как странно, что у них у всех эти ужасные глаза, и неожиданно вспомнил Брайтон, женщину в платье кричащих цветов, ее ледяной взгляд.

— Привет, — сказала Мариана, расправляя складки своего изящного белого платья, и осмотрела меня с головы до ног, взмахнув длинными темными ресницами.

Я переминался с ноги на ногу, потрясенный ее женственностью, и обрадовался, когда Хью весело спросил:

— А ты видел на дороге автомобили, Уильям?

— Только один.

— Как здорово! Мариана, надо было поехать с ними на станцию, как папа предлагал, и мы бы тогда тоже увидели автомобиль!

— Мне не нравятся автомобили, — сообщила Мариана.

Мама сказала:

— Жанна! Не стесняйся, дорогая, пойди поздоровайся с Адрианом!

Но малышка, стоявшая за диваном, только спрятала лицо в мамины юбки и не посмотрела на меня.

— Позвони к чаю, пожалуйста, Роза, — попросил папа, входя в комнату. — Маркус, а где Филип?

Наступило неловкое молчание.

— Не знаю, папа, — ответил Маркус.

Было так странно слышать, что какой-то незнакомец, обращаясь к моему отцу, называет его «папой». Мне это не понравилось. Я разозлился.

— Ну, — коротко заметил папа, — если Филип не хочет чаю — это его дело, пусть ходит голодный. Ты голоден, Адриан?

— Да, — сказал я. — Очень.

Должно быть, это прозвучало воинственно, что на меня совсем не похоже, но папа только улыбнулся мне и предложил пойти помыть руки, пока горничная Финч принесет чай.

Я убежал, но вместо того чтобы отправиться вниз мыть руки, пробежал по холлу и помчался наверх в свою комнату.

Где-то плакал младенец. Я состроил гримасу и, вне себя от того, что мой собственный дом наводнило целое племя нежеланных чужаков, распахнул дверь своей комнаты с такой силой и треском, что она чуть не слетела с петель, и вошел, все еще дрожа от негодования, в свое убежище.

Но оно больше не было таковым. У стены находилась вторая кровать; полки с моими книгами оказались сдвинуты; в углу стоял еще один комод. Я застыл, кипя от гнева, что в моей комнате произвели перемены без моего согласия, а потом, почувствовав, что за мной наблюдают, развернулся и увидел мальчишку, которого видел в Брайтоне.

Он сидел. На моей кровати. Мое шумное вторжение потревожило его, и он протирал глаза, словно после сна.

Мы смотрели друг на друга.

— Это моя кровать, — заявил я.

Он не ответил. Продолжал на меня смотреть.

— Убирайся.

Он ничего не сказал. Я уже был готов, стиснув зубы, кинуться на него, когда он встал и подошел к столу. Он писал письмо. Я увидел листок, вырванный из тетради, и несколько букв, написанных тупым карандашом.

— Адриан! — крикнула мама из холла. — Чай готов!

— Иду! — ответил я.

Я еще раз посмотрел на мальчишку, но он стоял ко мне спиной и не повернулся. Я вышел, медленно спустился в холл и заметил, что мама выходит из своего маленького будуара.

— Мама, — быстро спросил я, — почему я не могу жить в одной комнате с Уильямом? Я не хочу жить с Филипом. Почему я должен с ним жить?

— Дорогой, постарайся не быть эгоистом. Бедный Филип сейчас очень несчастен, потому что не хотел уезжать от мамы, а его мама попыталась ослушаться решения суда и оставить его, и от этого вся эта история стала еще неприятней. Очень важно дать понять Филипу, что мы хотим его видеть, что хотим, чтобы он был счастлив, а что он подумает, если ты не захочешь жить с ним в одной комнате? Уильям живет в одной комнате с Маркусом, и они ладят. Маркус такой хороший мальчик, и я уверена, Филип тоже будет хорошим, когда он станет немного счастливее. Постарайся полюбить их, дорогой, пожалуйста. Ради меня. Я не хочу, чтобы это место наполнилось скандалами и стало неблагополучным домом.

— Папе не нужно было привозить их сюда, — упрямо повторил я. — Почему нам нужно с ними мириться? Это несправедливо. Это плохо.

— Адриан, пожалуйста. Я знаю, трудно не ревновать…

— Я не ревную! Я просто не понимаю, почему папа не мог оставить Филипа его матери, если она этого так хотела! И почему здесь девочки? Я думал, что им позволят остаться с ней! Что произошло?

— Это слишком сложно, чтобы вдаваться в детали. Сначала судья присудил опеку над мальчиками папе, а опеку над девочками — миссис Касталлак, если она останется в папином доме, Пенмаррике, но Мариана не захотела оставаться в Пенмаррике без Маркуса и папы, поэтому миссис Касталлак попыталась обменять Мариану на Филипа, что было против указаний судьи. Это рассердило судью, а когда папа попросил изменить распоряжение судьи, миссис Касталлак воспротивилась этому в такой возбужденной, неразумной форме, что судья рассердился еще больше и изменил судебное постановление целиком в папину пользу, так что теперь папа получил не только опеку надо всеми детьми, но и право решать, может ли миссис Касталлак видеть мальчиков или нет. Ей разрешено навещать девочек, и пока она остается в Пенмаррике, им можно к ней ездить, но она не может видеться с мальчиками без папиного разрешения. Ситуация очень сложная и печальная.

— Но почему папа не захотел отдать ей Филипа и покончить с этой ситуацией мирно? Я не понимаю.

— Бывает, что воспитание мальчиков без отца приводит к плачевным результатам.

— Но ведь ты воспитывала нас с Уильямом, а папа поначалу у нас почти и не бывал!

— Это другое.

— Почему?

— Дорогой, я на самом деле не могу вдаваться в длинные объяснения. Ты просто должен мне поверить, что Филипу лучше не жить с его мамой. А теперь пойдем в гостиную пить чай.

Я подумал: даже мама изменилась. Она стала скрытной, нетерпеливой и даже немного сердитой. Раньше она никогда на нас не сердилась. Никогда — до их приезда.

Я почувствовал себя таким подавленным, мне стало так жаль себя, что аппетит пропал, и я за чаем почти ничего не ел.

Потом я закрылся на чердаке с игрушечными поездами, но даже там мне не дали побыть одному. Пришел папа с Хью.

— Хью любит поезда, — сказал он. — Я подумал, что тебе захочется показать ему свою коллекцию.

— Пожалуйста, — попросил Хью заискивающе. Он смотрел на мою коллекцию широко открытыми глазами. — Папа, она гораздо лучше, чем моя коллекция в Пенмаррике.

— Почти такая же, мне кажется, — рассеянно заметил папа и оставил меня с Хью, вернувшись вниз к маме.

— Какая прекрасная коллекция! — искренне восхитился Хью, пока я боролся со злостью. — Как тебе повезло. Можно я с ними поиграю?

Я проглотил комок в горле, делая над собой огромное усилие.

— Я очень аккуратно, — сказал Хью. — Обещаю.

— Хорошо, — согласился я.