— Ах, Боже мой, нет, — непринужденно сказал он. — Ваша мама сейчас слишком занята, чтобы ездить с визитами. У нее только что родился ребенок.

Наступила абсолютная тишина. Все молчали.

— Еще один мальчик, — сказал папа. — Ваш братик.

Мы все на него посмотрели. Я с любопытством заметил, что Уильям положил нож и вилку. Папа налил себе кофе.

— Еще один мальчик? — спросила обрадованная Жанна. — Как мило! А Элизабет уже знает?

— Нет, еще нет. — Он улыбнулся. — Хочешь объявить ей новость?

— Да! Можно, папа? Можно?

— Конечно, можно. Я пойду с тобой. Хью, хочешь пойти с нами рассказать Элизабет новости?

— Нет, спасибо, папа, — вежливо ответил Хью.

— Финч, — обратился папа к горничной, которая входила в комнату, когда он выходил, — я вернусь через пять минут. Не подавай мне яичницу до возвращения.

— Хорошо, сэр. — Забрав гору грязных тарелок с буфета, она вышла вслед за ним.

Дверь закрылась. Мы остались одни. Посмотрели друг на друга.

— Как странно, — произнес Маркус. Он взглянул на Уильяма и покраснел. — Я совсем ничего не понимаю.

— Почему? — спросил крайне заинтересованный Хью. Он не по годам рано проявлял жгучий интерес к некоторым обстоятельствам.

— Я тоже ничего не понимаю, — безразлично сказал Уильям. — Я не думал, что у него и твоей мамы в прошлом году были хорошие отношения.

— А я, — заявила Мариана, — думаю, что иметь детей в таком возрасте — это дурной вкус. Она для этого слишком стара. И еще один мальчишка! Как будто мне не хватает братьев!

— Не представляю, как это случилось, — по-прежнему краснея, произнес Маркус. — Он последнее время почти ее не видел. Он и не ездил в прошлом году в Пенмаррик после Пасхи.

— Что ж, — мне не терпелось продемонстрировать свои познания, — совершенно ясно, как это случилось. Он виделся с ней девять месяцев назад. Посмотрим. Девять месяцев назад…

Филип оттолкнул стул. Он так побледнел, что его лицо приобрело зеленоватый оттенок. Не промолвив и слова, он выскочил из комнаты, и мы услышали, как он пробежал по холлу.

— Куда он? — спросил ошарашенный Хью.

Вдалеке с грохотом захлопнулась входная дверь.

— Ноябрь, — подсчитал Маркус. — Как странно. Я думал, что именно тогда они поссорились.

— Ах, Маркус, ну какая разница? — нетерпеливо заметила Мариана. — Противный ребенок родился, и все тут. Интересно, пришлют ли его в Алленгейт?

— Да, — сказал Маркус, — но я не понимаю…

— Мариана права, — произнес Уильям. — Теперь это не имеет значения. Какого черта. Мне все равно. — Он неловко поднялся из-за стола. — Я не хочу есть. Пойду покатаюсь верхом.

Он вышел из комнаты. Маркус и Мариана начали спорить о том, пришлют ли младенца в Алленгейт или нет. Я погонял кусочек яичницы по тарелке, потом оттолкнул стул и выбежал за Уильямом.

Он седлал лошадь.

— Уильям…

— Заткнись, — сказал Уильям. — Я не хочу разговаривать.

— Уильям, пожалуйста! — Я почувствовал, как паника волной пробежала по позвоночнику. — Я не совсем понимаю, но хочу знать. Это значит, что в Брайтоне…

— Да, конечно, это значит то, что значит! Не будь таким дураком! Или ты ничего не знаешь о жизни?

После трех триместров, проведенных среди девяноста мальчиков в возрасте от восьми до тринадцати, я уже смутно понимал основные биологические принципы, но все это по-прежнему казалось мне тревожаще-гротескным. Я пытался разобраться в простейших фактах и аккуратно классифицировать их.

— Но, Уильям, — сказал я, — если папа любит маму…

— Заткнись, — сказал Уильям.

— …Почему он целовал миссис Касталлак… и все остальное? Он, что ли, любит и ее и маму? Я не понимаю.

— О Боже, — сказал Уильям, — это проще пареной репы. Ты еще такой ребенок, Адриан. Я понимаю, с этим ничего не поделаешь, но…

— Тогда скажи мне! Объясни! Мне нужно знать!

— Нечего говорить. Папа жил с двумя женщинами одновременно годами, вот и все, так и жил, пока миссис Касталлак не решила пойти в суд, чтобы жить раздельно. Это просто доказывает, какой обман — брак. Даже если бы он был женат на маме, он бы все равно приезжал к миссис Касталлак, как только подворачивался случай, а то, что произошло в Брайтоне, все равно произошло бы, вне зависимости от того, на ком он был бы женат… Брак ничего не значит. Он мог выбирать между двумя женщинами, поэтому выбрал обеих.

— Это неправильно, — сразу сказал я. — Это плохо.

— Это не плохо. Как это может быть плохо? Папа не плохой человек.

— Но если папа любит маму…

— Ах, ради Бога, перестань рассуждать так, словно живешь в сказке! Я не верю, что есть настоящая любовь. Просто сейчас папе больше нравится мама, чем миссис Касталлак, вот и все. Он живет с ней, потому что она ему нравится. Но когда дело доходит до другого, ему все равно, кто ему нравится больше, он просто это делает, раз подворачивается возможность. Наверно, ему надоедает делать это все время с одной и той же женщиной и время от времени нужно разнообразие.

Я безнадежно запутался.

— Но ведь настоящая любовь есть! — запротестовал я. — Они оба говорили, что любят друг друга! Тогда почему же папа изменил маме?

— Он ей не изменял! Он же не женат на ней!

— Изменил! — упрямо сказал я. — Она любит его, а он любит ее, и это все равно, как если бы они были женаты. Но он ее предал. Я просто этого не понимаю.

— Что ж, по всей видимости, мама нравится ему больше, если он по-прежнему живет с ней. — Он отвернулся. — Разве не понимаешь, что то, что произошло с миссис Касталлак в Брайтоне, было совершенно заурядной историей? Это не значит, что папа меньше любит маму, это вообще ничего не значит… Когда я вырасту, у меня будут только заурядные истории, я никогда не женюсь, а если какая-нибудь женщина понравится мне больше других, я буду с ней жить, и все равно у меня будут заурядные истории, когда мне захочется.

— Но это плохо!

— Почему? Мне кажется, что гораздо хуже жениться и обещать любить всегда, если потом все равно нарушишь обещание и обидишь людей, которые этого не заслуживают.

— Но… — Меня неожиданно затошнило. Заболела голова. — Брак и настоящая любовь — это хорошо, — упрямо повторил я, — а заурядные истории — это плохо. Мне так папа говорил. Бог прощает настоящую любовь, а не заурядные истории. У меня никогда не будет заурядных историй, а если я полюблю, то постараюсь на той, кого люблю, жениться. Грешно любить и не жениться, если это возможно. Это прелюбодеяние.

— Ах, не будь же таким святошей, — сказал Уильям, выводя лошадь во двор. — Ты прекрасно понимаешь, что если бы не прелюбодеяние, никого бы из нас не было на свете.