— Но, Уильям…

— Успокойся, черт тебя побери! Разве не видишь, что я не хочу об этом говорить? — В его глазах блестели слезы. — Оставь меня в покое!

Он отвернулся от меня, сел на лошадь и галопом поскакал к успокаивающему одиночеству леса.

2

Я был ужасно расстроен и неважно чувствовал себя из-за беспокойства. Я долго искал маму и наконец нашел ее в будуаре. Она проверяла счета.

— Мама, — сказал я несчастным голосом, вертясь вокруг нее, как какая-нибудь неугомонная муха. — Ты расстроилась из-за ребенка?

Она ответила не сразу. Она проверяла счет от мясника.

— Мне жаль, что бедный малыш, — произнесла она наконец, — пришел в этот мир нежеланным и нелюбимым.

— Ты сердишься на папу?

— Нет.

— Почему?

— Потому что я слишком люблю его, чтобы долго на него сердиться.

— А ты знала, что должен родиться ребенок?

— Да, папа сказал мне некоторое время назад.

— Ты расстроилась, когда он сказал?

— Не из-за себя. Я тогда уже знала, что миссис Касталлак хочет жить раздельно и что папа больше к ней не вернется.

— Но разве ты не рассердилась на папу за то, что он стал причиной появления ребенка? Он ведь не должен был этого делать. Это было плохо.

— Не в глазах церкви, — сказала мама. — Папа должен был пытаться жить с женой, хотя они и были несчастливы. Когда муж и жена живут вместе, естественно, появляются дети. Но теперь все изменилось, потому что по закону он и миссис Касталлак будут жить раздельно, он больше не должен с ней жить, поэтому детей больше не будет.

Постепенно мне становилось лучше.

— Значит, папа и правда все время любил тебя больше, чем ее. Он виделся с миссис Касталлак просто потому, что пытался быть хорошим. — Переваривая информацию, я принялся рассеянно листать календарь у нее на столе. — Но, мама…

— Да?

— Я понимаю, что папа делал хорошо, выполняя свой долг, но разве ты не расстраивалась, когда он ездил к миссис Касталлак?

— Наверное, расстраивалась миссис Касталлак, — сказала мама, — когда он ездил ко мне.

— Но…

— Все иногда расстраиваются, Адриан. Но понимаешь, я так люблю папу, что не могу долго из-за него расстраиваться.

— Значит, тебе не обидно из-за ребенка? Я просто не хочу, чтобы он тебя расстраивал, как тогда в Брайтоне. Ты ведь не расстроилась, а, мама?

— Нет, дорогой, конечно, нет! Не надо меня жалеть. Подумай лучше о бедном малыше — вот он действительно заслуживает жалости. Я не знаю, что с ним будет.

— А он сюда не приедет?

— По крайней мере, не в ближайший год. Пока он такой маленький, ему надо быть с мамой. А что будет потом, я не знаю. Конечно, нужно будет опять спросить у судьи, хотя папа не хочет, чтобы ребенок приезжал в Алленгейт.

— Почему?

— Ах, — она углубилась в колонки цифр. — Потому что… Дорогой, лучше тебе пойти к себе и дать мне закончить с этими ужасными счетами. И пожалуйста, больше не волнуйся и не переживай. Тебе совершенно не о чем беспокоиться.

После этого я на самом деле почувствовал себя лучше. Потом Уильям опять стал беззаботным и извинился за то, что был резок со мной на конюшне. Казалось, все были спокойны. Маркус и Мариана играли в крокет; Хью и Жанна покорно пропалывали кусок земли, который Филип реквизировал рядом со своей «шахтой» и назвал гордым словом «огород». Сам Филип, как всегда, отправился куда-то в лес. Толстушка Элизабет ковыляла по лужайке вместе с няней Эдит и пыталась выдернуть крокетные кольца, а потом мама немножко поиграла с малышкой в тени. Все было как всегда.

Но, несмотря на успокоивший меня разговор с мамой и несмотря на то, что все вокруг меня вели себя как всегда, я чувствовал себя потерянным и неудовлетворенным.

3

Папа не поехал в Корнуолл на крестины младенца. Он даже не говорил о нем, кроме того случая, когда сказал нам, как его назвали.

— Джан-Ив! — с отвращением сказала Мариана. — Как странно! — а потом потихоньку сказала Маркусу: — Как простолюдина!

— Не очень подходящее имя для английского джентльмена, — сухо сказал папа маме. — Но она меня не спровоцирует, я не буду оспаривать имя. — Прозвучало это так, словно миссис Касталлак хотела сделать ему неприятно.

— Джан-Ив — это по-корнуолльски Жан-Ив, — осторожно объяснил нам Маркус, — и маминого папу звали Жан-Ив. Он был французом и, когда был жив, жил в Сент-Ивсе. Он занимался морским делом.

— Мне так хочется посмотреть на младенчика! — вздыхала малышка Жанна. — Папа, мы скоро поедем в Корнуолл, чтобы повидать маму и ребеночка?

— Не сейчас, дорогая, — отвечал отец мягко, гладя ее по длинным золотистым волосам. — Может быть, позже.

— Когда? — спросил Филип.

— Посмотрим, — сказал папа.

Он всегда так говорил. Он говорил так до Рождества, а после Рождества просто сказал:

— Боюсь, мы сейчас не сможем поехать к маме. Она уехала из Пенмаррика и вернулась на ферму Рослин, а судья не позволит вам навещать ее, пока она живет там.

Пораженный, я узнал, что миссис Касталлак была женой фермера до того, как вышла замуж за папу, и ей до сих пор принадлежала ферма, которая была расположена рядом с папиным поместьем, Пенмарриком. Конечно же, судье не понравилось бы, если бы дети воспитывались на простой ферме, в то время как они могли жить в таком замечательном доме, как особняк Алленгейт, поэтому мне ничуть не показалось удивительным, что он не разрешал детям навещать мать при таких обстоятельствах. Но Касталлаки приняли это решение с куда большим трудом, чем я.

В конце концов Филип сказал папе:

— Ведь неважно, где она живет, правда? Ты все равно не позволил бы нам с ней увидеться, даже если бы она осталась в Пенмаррике, а она не уехала бы из Пенмаррика, если бы думала, что ты позволишь нам поехать туда к ней. Но пока она была в Пенмаррике, тебе приходилось притворяться, что не можешь позволить нам увидеться. А теперь, когда она уехала на ферму, тебе даже не надо притворяться. Ты никогда не позволишь нам увидеться с ней.

Но папа просто сказал:

— Судья постановил, что она может видеть девочек, и я не собираюсь нарушать это постановление. Поскольку девочки не могут поехать к ней на ферму, я собираюсь, когда придет время, подготовить их встречу в лондонском доме. Мальчики не могут с ней увидеться без моего согласия, но думаю, что с моей стороны будет неразумно, если я на этом этапе проигнорирую решение судьи о предоставлении мне полного опекунства и предоставлю маме права, которыми она не обладает. Но если все будет хорошо и все будут хорошо себя вести, судья со временем может изменить решение. А до тех пор я ничего более не могу сказать. Решение принимал судья, а не я.