Та склонилась, пробормотав:

— Великий тай…

— Не могли бы вы нас оставить, тайнэ? И если вы не будете распространяться о том, что видели меня здесь, я буду благодарен.

— Д-да, конечно.

Когда соседка ушла, я заметила, что она не взяла с собой ни свою куртку, ни сумку.

— Вы попросили ее почти о невозможном, мой господин, — пробормотала задумчиво, возвращаясь к кухоньке и вновь ставя подогреваться воду, чтобы сделать чай Альге. Некоторые его желания я угадывала легко, другие же оставались для меня в тени. Не сомневаюсь: когда будет нужно, он сможет донести их до меня ясно и четко, как делал всегда.

— Думаешь, стоит предпринять дополнительные меры, чтобы она молчала? — спросил император, коснувшись пальцами ручного кома.

Я поспешно покачала головой.

— Уверена, она не осмелится пойти против вашей просьбы.

Даже знать не хочу, какие «дополнительные меры» он имел в виду.

Усевшись на хлипкий стул, жалобно заскрипевший под его тяжестью, Альге повел носом, принюхиваясь к содержимому не до конца разобранного пакета с продуктами, и вытащил оттуда мясную нарезку и хлеб.

— Сделай бутерброды. Я есть хочу.

Послушно отставив заварочный чайник, я открыла нарезку, надорвала упаковку хлеба и вспомнила, что у меня нет ножа. Заметив мое замешательство, Альге ехидно вскинул брови и пошел к выходу.

— Тари, одолжи ножичек, — сказал он кому-то в коридоре.

А затем вернулся обратно, протягивая мне рукояткой вперед «ножичек» — резкой хлеба его функции явно не ограничивались. Я с опаской взяла оружие, подивившись, насколько оно легкое для своего размера.

Но с непривычки резать им было неудобно. Массивная рукоять плохо лежала в моей ладони, все время выскальзывая, поэтому ломти хлеба у меня получались толстыми и неровными. Устав наблюдать за этим издевательством, Ядгар отнял у меня нож и занялся бутербродами сам.

— Тапико еще достань. Видел у тебя в сумке, — велел, ловко орудуя кинжалом.

— Что это? — спросила я, наблюдая за его уверенными движениями. Ладони были широкими, с сильными и гибкими пальцами. Красивые руки, но больше подходящие военному, чем аристократу.

— Зеленые плоды. Черенки только убери… ну зачем ты их вырываешь? Нужно аккуратно вырезать ножом с областью вокруг хвостика — она несъедобная. Дай, я сам. Соус есть? Сыр?

— В холодильнике.

В итоге готовкой нехитрой на вид снеди занялся сам император.

— Ничего не умеешь, — проворчал Альге, ставя на стол тарелку, полную треугольников с сыром, копченым мясом и тапико.

— А вы откуда умеете? — не удержалась я. Очень уж симпатичные бутерброды у него получались для дилетанта.

Ядгар уселся и с удовольствием отхлебнул заваренный мной чай, а затем в три укуса расправился с первым бутербродом. Я с жалостью провожала каждый кусочек, исчезающий у него во рту, и подсчитывала потери. Так, по моим подсчетам, в сиятельном желудке уже исчезли от пятнадцати до двадцати сольде.

— Когда мне было семнадцать, сильно рассорился с отцом. Впервые в жизни и как раз из-за первой своей жены, тогда еще, правда, невесты. И улетел с планеты. На удивление удачно, во многом благодаря своей наглости. Отец просто не ожидал этого, поэтому вовремя не остановил.

— Именно тогда вы познакомились с таем Цехелем?

— Нет, позднее, в мою поездку в Космосоюз уже с разрешения отца. Но тогда я просто сбежал на одну пограничную планетку Независимых миров, почти без денег и без плана… — Альге улыбнулся, точно рассказывал не об опасном путешествии неопытного юнца, а о легком приключении за городом. — Первые недели, проведенные в какой-то дыре, были ужасны. А затем меня чуть не продали на невольничий рынок как бродягу, представляешь?

— С трудом, — сухо сказала я.

Ядгар бросил на меня внимательный взгляд, но я уткнулась носом в свою чашку.

— Как бы то ни было, это время меня многому научило, — спокойно закончил он и проглотил еще один бутерброд. Практически целиком. Этот был с мясом, значит, мог потянуть на все двадцать, если не больше, сольде. Увидев мой взгляд, он пододвинул ко мне стремительно пустеющую тарелку. — Присоединяйся.

Мы ели в полном молчании. В компании императора я чувствовала неловкость. Даже в неформальной обстановке, с расстегнутой на верхние пуговицы рубашкой, встрепанными волосами и мазком соуса на подбородке Альге умудрялся выглядеть истинным правителем. Ничего милого в нем не было — и в уютной обстановке тигр оставался тигром, не превращаясь в домашнего котика.

Когда на тарелке осталось два бутерброда, Ядгар наконец откинулся назад и небрежно вытер пальцы и рот салфеткой.

— Что ты шептала себе под нос?

— Что? — я оторвала взгляд от остатков трапезы. «Доесть или оставить себе на вечер?»

— Ты очень сосредоточенно считала что-то в сольде. У тебя проблема С деньгами?

Я помотала головой.

— Все в порядке.

Альге вздохнул.

— Упрямая. И что мне с тобой делать?

Он вел себя так, словно и не было того страшного разговора в кабинете, и я не выдержала.

— Почему? Почему вы так спокойно со мной говорите? После всего… когда вы знаете, что…

— Что ты ненавидишь меня? — договорил он, когда я умолкла. Опустила глаза на свои ладони, нервно сцепленные на коленях. — Кстати, я так и не понял почему. Разве я был несправедлив по отношению к тебе или чрезмерно жесток? Разве у нас не было все хорошо?

Затаенное напряжение в Альге пугало, как будто действительно рядом со мной сидел дикий зверь. Кто знал, что я буду скучать по его безэмоциональности? Сейчас у него появились какие-то чувства, но… с такими я просто не сталкивалась. Обычно эмоции человека — это клубок цветных ниток или смешение нескольких цветов в палитре. Эмоциональное же поле императора напоминало пустой холст, на который было нанесено несколько мазков радикально-ярких красок. И я не могла не только управлять этими эмоциями, но и понять их до конца. Что стояло за этим напряжением? Злость, тревога или что-то другое?

— Отвечай! — Ладонь Ядгара громко хлопнула по потертой столешнице, заставив меня вздрогнуть и испуганно поднять глаза. Уже спокойнее он продолжил: — Говори. Не бойся, я не буду наказывать тебя за ответ, каким бы он ни был.

— Вы… вы хороший любовник, мой господин, — осторожно произнесла я, пытаясь понять, что он хочет от меня услышать.

Император скривился.

— Не то. Даже соврать не можешь.

Он поднялся и сам налил себе чай — терпкий, пахнущий земным жасмином, хорошо прижившимся на Лонге. Ополовинив чашку, вновь заговорил:

— Как видишь, я не так спокоен. И я злюсь не на тебя, а на ситуацию. Мне… мне сложно злиться на тебя, Эрика. В тот день ты впервые за долгое время приоткрыла свои чувства. И я не ожидал, что в тебе будет так много боли.