– А если бумаги найдутся? – поинтересовалась я, вспоминаякартонные ящики со свастикой на крышке.

– Тогда, естественно, начнутся выплаты, – вздохнула ИраидаАлексеевна, – только Горнгольц был таким жутким местом, что в живых осталисьединицы. Там ставили медицинские эксперименты на людях.

Я кивнула.

– К нам за последние годы обратился лишь один человек, –продолжала Ираида Алексеевна, – очень, честно говоря, было его жаль. Показывалномер на руке, протез. Ему немцы ногу отняли. Но сделать-то ничего нельзя. Ну,предположим, я отправлю его документы, так в Германии мигом бумаги завернут –немцы жуткие бюрократы.

– Не помните, как звали этого человека?

– А зачем вам? – удивилась Ираида Алексеевна.

– Хочу сделать с ним интервью, – ответила я, – наши детидолжны знать, что представлял собой фашизм, а то кое-кто из школьников началсчитать Гитлера чуть ли не героической личностью, хотевшей освободить мир отчумы коммунизма.

– Да уж, – покачала головой Ираида Алексеевна, – в учебникахсейчас такие глупости пишут! Очень правильная мысль пришла вам в голову. Вот наднях я решила помочь внуку сделать уроки…

Продолжая возмущаться школьными пособиями, она крутанулась вкресле, вытащила с полки тонюсенькую папочку и открыла ее. Внутри лежал всегоодин листочек.

– Пишите. Ладожский Герман Наумович, улица Викторенко, домсто семьдесят девять.

– Он еврей? – удивилась я. Ираида Алексеевна пожала плечами.

– Нас национальность не волнует, хоть эскимос. Если бумаги впорядке, деньги выплатят.

– Вы меня не так поняли. Каким образом он мог выжить влагере? Ведь фашисты убивали евреев сразу.

– Понятия не имею, – пробормотала Ираида Алексеевна, –ухитрился как-то, а может, ему просто повезло.

Желание побыстрее узнать правду заставило меня опрометьюкинуться по указанному адресу. Телефона Германа Наумовича у Ираиды Алексеевныне было, старик обращался в комитет год тому назад. Двенадцать месяцев – оченьбольшой срок для пожилого человека, вполне вероятно, что Ладожского уже нет вживых. Но я летела на улицу Викторенко как на крыльях. Сейчас, когда я в двухшагах от разгадки, судьба не может быть со мной жестока! Господи, сделай так,чтобы Герман Наумович сейчас в полном здравии смотрел телевизор!

Чем ближе я подбегала к нужному дому, тем сильней колотилосьсердце, и оно чуть не выпрыгнуло из груди, когда я увидела совершеннонеприметную пятиэтажку из красного кирпича.

На трясущихся ногах я добралась до последнего этажа,надавила на звонок, услышала тихое пощелкивание и испытала горькоеразочарование. На пороге возник мужчина, едва достигший шестидесятилетия. Нахозяине был спортивный костюм, и ног у него оказалось две. Седина едва тронулаволосы мужика, а может, она была просто плохо заметна на соломенно-желтойшевелюре. Голубые глаза смотрели приветливо.

– Вы к кому? – голосом, лишенным старческого дребезжания,спросил он и склонил голову к левому плечу.

– Германа Наумовича Ладожского можно увидеть? – мрачноспросила я, в ответ ожидая услышать: «А он скончался».

Но мужчина неожиданно улыбнулся, обнажив белые крепкие зубы,и заявил:

– Такая красавица, и ко мне! Не верю своему счастью! Егоглаза взором опытного ловеласа ощупали мою фигуру. Я растерялась и сморозилаглупость:

– Но у вас должна быть только одна нога!

– Так вы представитель ВТЭК? – хмыкнул Герман Наумович. –Пришли посмотреть, не отросла ли у меня конечность? Душенька, я понимаю,конечно, что инвалиды должны проходить освидетельствование, государство неможет платить всем повышенную пенсию и давать льготы, от туберкулеза илионкологии можно вылечиться, но, согласитесь, это же глупо, осматривать того, укого нет ноги! Да не вырастет она никогда!

Быстрым движением Ладожский задрал брючину, и я увиделапротез с ремнями, обхватывающими культю.

– Убедились? – прищурился Герман Наумович. – Ай-яй-яй! Зряне верите дедушке!

– Ну, на дедушку вы мало похожи, – засмеялась я. ГерманНаумович приосанился.

– Это точно! А все почему? Ответ прост – люди моего возрастапроводят большую часть времени у врачей, пьют горстями таблетки и надеются, чтоони вернут молодость. А я категорический противник всех медицинских препаратови предпочитаю в свободное время заниматься спортом: бегать вокруг дома, зимойкататься на лыжах, летом на велосипеде. И вот результат! Хоть сейчас наОлимпийские игры. Но кто вы, прелестная незнакомка?

– Разрешите представиться: Виола Тараканова, журналистка,мне поручено взять у вас интервью, а еще могу обрадовать вас радостной вестью.

– Какой? – удивился Герман Наумович.

– Обнаружен архив Горнгольца, правда, частично, но надеюсь,теперь вы сумеете найти все необходимые для получения компенсации документы.Боюсь только, не сразу, он лежит в хранилище «Подлинные документы», но пока онем никто не знает.

– И правда, отличная новость! – воскликнул Герман Наумович.– Деньги никогда не бывают лишними! Но почему вдруг ваше издание решилообратить на меня внимание? Я самый обычный человек, абсолютно ничем непримечательный – не писатель, не актер, не политик, просто скромный химик.

– Можно мне войти?

– Душенька, простите старого дурака, – воскликнул ГерманНаумович, – держу такую прелестную нимфу на пороге. Совсем ума лишился! Кстати,у меня имеются совершенно восхитительные пирожные! Только не отказывайтесь, неговорите про диету! Вашу очаровательную фигурку невозможно испортить. Идитесюда, да не снимайте, бога ради, туфельки, вы попали в берлогу старогохолостяка, которому совершенно наплевать на чистоту полов.

Как все ловеласы, Герман Наумович любил пококетничать.Кухня, куда меня в конце концов привели, выглядела безупречно. Идеально чистаяплита с мойкой и до блеска вымытый линолеум. Скорей всего, Герман Наумович,назвавшись холостяком, слегка лукавил. Может, у него в паспорте и нет штампа,но на этой кухне готовит женщина. Ведь кто-то подобрал хорошенькие прихваточкив тон розовым занавескам и расставил повсюду керамические фигурки зайчиков,кошечек и собачек.

Получив чашечку отлично сваренного кофе, я осторожноспросила:

– Вы хорошо помните Горнгольц?

– Такое не забудешь, – воскликнул Герман Наумович, – я попалтуда пятнадцатилетним парнишкой!