Я послушно остановилась, прошла в холл и при свете, пробивавшемся сквозь задернутые шторы, принялась рассматривать расставленные на стеллажах массивные фолианты, медные скульптуры, маски и всякого рода безделушки. В памяти всплывали некогда слышанные имена; истории великих женщин, богинь и смертных; повествования о замученных колдуньях и святых, чьи образы обессмертили в почерневшей бронзе; черепа, скелеты животных. Я всмотрелась в ближайшие ко мне: младенец с головой, пробитой железными болтами, рисунок Даго – ревущий зверь; распиленная челюсть; фарфоровая рука, окрашенная черной тушью, – рука гадалки, не гарантирующей верности предсказаний.

Мы расселись в том же порядке, что в тот первый вечер дома у Алекс, когда все казалось возможным и наша дружба представлялась прекрасной и безоблачной. А теперь, пока мои подруги болтали, смеялись и потягивали сладкое шампанское, которое Алекс нашла в подвале («Папино любимое», – сказала она, помахивая двумя бутылками, по одной в каждой руке), я чувствовала, как на меня все больше наваливается какая-то тяжесть. То, что мы сотворили все вместе – то, что я сотворила по отношению к ним, – представлялось кошмаром, паутиной, из которой я не могла выбраться.

Раньше все это: развалины, где мы собрались и, хихикая, призывали диких зверей, в существование которых и сами не вполне верили (или, вернее, не вполне верили в то, что способны их призвать), – казалось игрой. Но с тех пор мы проделали слишком долгий путь, и я ушла дальше всех. Мне казалось, что меня предали, и я ответила предательством на предательство. И назад пути нет.

– Странно, что ты в первый раз говоришь об этом. – Я услышала голос Робин и с трудом заставила себя вернуться к общему разговору.

Алекс потянулась за бутылкой, попутно положив ладонь на руку Грейс и прошептав ей что-то – что именно, я не расслышала – на ухо. Шрам на ее руке был густо замазан тональным кремом – все мы сделали вид, что ничего не замечаем.

– Все решилось в последние два дня. К тому же я была уверена, что у вас двоих свои планы. Разве нет?

– Ну, я не обиделась бы, если бы меня пригласили, – хотя вообще-то иди-ка ты на хрен, – сказала Робин и, сделав большой глоток, перехватила мой взгляд. – Только не кажется ли тебе, что все это выглядит несколько подозрительно?

Алекс с преувеличенным недоумением посмотрела на Робин.

– О чем это ты?

– О том, что так быстро исчезнуть после… Ну, ты понимаешь.

Алекс рассмеялась.

– А, ну да, конечно, вроде как каникулы. Летом. Классическое поведение маньяка-убийцы. Хорошо, что ты об этом подумала. – Она отпила глоток и вздохнула. – Только никто нами не интересуется. Полиция нашла в его кабинете запись, так что с этой стороны все чисто, а…

– И куда же вы собрались? – спросила я, чувствуя шум в голове от выпитого шампанского. Все трое повернулись ко мне, словно только теперь обнаружив, что я здесь.

– В Европу, – бросила Алекс. – Мама отправляется в научную экспедицию, и у нее в штате есть свободное место, так что… Словом, она сказала, что может взять нас с собой.

– В Европу, – передразнила ее Робин. – Какая прелесть.

– Мама пригласила! И что мы, по-твоему, должны были сказать? Нет? И остаться здесь с тобой, чтобы…

– Знаешь что, Алекс, катилась бы ты куда подальше. Я не…

Я посмотрела на Грейс. Она судорожно вздохнула.

– Слушайте, девчонки, неужели нельзя просто… Просто немного выдохнуть.

Алекс примирительно улыбнулась и повернулась ко мне в поисках поддержки.

– Это же всего полтора месяца, – сказала она. – Время быстро пролетит. А потом сентябрь, и мы должны будем… Ладно, проехали.

Я вспыхнула, вспомнив о своих отметках, которые на протяжении года становились все хуже и хуже. Да, конечно, ко мне, хлопотами декана, особое отношение, но все равно, если я хочу выпуститься в следующем году, надо нагонять остальных.

– Она права, – сказала я.

Робин закатила глаза. Я встала, собираясь уйти – не просто от этого разговора, но из этого дома, из города, от всей той мерзости, в которой мы оказались. Если им не хочется здесь оставаться, не могу их винить. Ведь у меня такое же чувство.

– Ладно, не будем спорить. Пойду принесу еще вина. – Я вышла в коридор, чувствуя, как тяжело и болезненно колотится сердце в груди.

На кухне я на мгновение закрыла глаза и представила свое освобождение; я впилась ногтями в раненую ладонь и, улыбаясь, вернулась в комнату. Вино потекло, как кровь, в подставленные бокалы.

Несмотря на то что произойдет потом, последний день учебного года наполнял меня странным чувством радости или, может, сладкой печали. В коридорах царило всеобщее возбуждение и предчувствие чего-то нового, выпускники на пороге взрослой жизни, впереди у них мир, полный приключений. Легкие уколы грусти, первые ростки ностальгии; тщательно подобранная музыка льется из колонок, расставленных по залу, школьники в предпоследний раз расходятся по домам – чтобы переодеться к Летнему балу.

Возможно, чтобы рассеять висящую над «Элм Холлоу» тень декана и продолжающие циркулировать слухи, впервые за всю историю школы учащимся было позволено самим выбрать тему выпускного бала. Был создан оргкомитет, члены которого проводили в школе агитационную кампанию с использованием декадентских видеоматериалов и всякой бутафории. Кто-то на ходулях расхаживал по двору школы с криками: «Карнавал!»; девушки в неглиже (у дверей классов недовольные учителя раздавали им одеяла) агитировали за «Мулен Руж»; девушки-флэпперы[17] танцевали под джазовую музыку в стиле «Великого Гэтсби», а незначительное меньшинство, одетое во все черное и скалившееся клыками в углу кафетерия, вело энергичную агитацию за гóтов. Сталкиваясь с ними, я всякий раз в испуге подавалась назад, но тут же, пережив мгновенный приступ ужаса, начинала хохотать: невидимые фигуры все же были намного страшнее.

Когда же дело дошло до финального выбора, выяснилось, что проголосовали совсем немногие и каждый за свое. В конце концов голоса разделились поровну между двумя вариантами: маскарад и просто Белый бал[18]. Директор школы, измученный прошедшим учебным годом и занятый куда более важными делами (с его точки зрения – школьницы бы с ним не согласились), оставил решение вопроса на наше усмотрение. Сошлись на компромиссном варианте: белый бал-маскарад.

Сейчас, по прошествии долгих лет, кажется смешным, что можно придавать таким мелочам столь большое значение, – рассказывая про это теперь, невольно морщишься, – но тогда ни у кого из нас, воспитанных на фильмах для подростков про бутафорских королей и королев, про поцелуи под фейерверками, танцы и всепроникающую ностальгию по уходящей юности, не было иммунитета против подобных вещей. Мы были одержимы масками и маскарадными костюмами – наверное, это было что-то вроде защиты от окружающего нас, как казалось, ужаса. Который, мне кажется, таился где-то внутри нас самих.