– Ну, если тебе нравятся девушки, так и скажи.

– Девушки мне не нравятся.

– Ладно, ладно, – заулыбалась она. – Просто… Словом, никакие они не тупицы. Нормальные ребята. Хорошо посидим. Там все будут. – Она немного помолчала. – Ну, почти все.

Я вздохнула. Меня явно подначивали, сейчас Ники расскажет что-нибудь такое, что ей известно, а мне хотелось бы знать. Доставлять ей удовольствие не хотелось, но…

– О чем ты? – вес же спросила я.

Она пожала плечами.

– Может, ты знаешь даже больше, чем я. Ведь это, в конце концов, твои подруги.

– О чем ты?

– Ну, Верити Фэррон сказала, что вчера утром видела около дома Алекс полицию. С тех пор ни ее, ни Грейс в школе не было.

Земля, казалось, перестала вращаться; улица опасно накренилась.

– Что?!

– Ну да, – кивнула она. – Непонятно. – Она помолчала. – Ну, так как, идешь?

– Куда?

Она ткнула меня в плечо.

– Куда, куда. На вечеринку. – Ники закатила глаза. – Нельзя быть такой рассеянной. С тобой никогда не знаешь, слушаешь ты или нет.

Я глубоко вздохнула, выпрямилась.

– Да, пожалуй, нет, настроения нет.

– Не будь занудой.

– Забей. – Я мотнула головой в сторону улицы, мимо которой мы только что прошли. – Разве твой приятель не там живет?

– А я что? Я только за компанию пройтись, – улыбнулась она. – Но намек поняла. Увидимся, Виви.

Она наклонилась и слегка чмокнула меня в щеку. Я не пошевелилась, не могла себя заставить. «Вайолет, – сердито подумала я. – Виви меня зовет только Робин».

В тот вечер я набрала ее номер три, четыре раза – никто не ответил. На пятый даже длинного гудка не последовало. Я представила себе, как миссис Адамс выдергивает шнур из розетки пухлыми пальцами.

– Сука, – вслух сказала я, не отрываясь взглядом от трубки. – Конченая сука.

Я понимала, что этим делу не поможешь, да и постоянные звонки больше напоминают домогательство. Не собирается ли она сообщить в полицию? А может, девушки уже позвонили? Выложили все, что мы сделали, и их три версии наверняка сходились и противоречили всему, что могла бы сказать я, и таким образом получалось, что убийство – моих и только моих рук дело.

Я сидела на полу, пощипывала себя за живот большим и указательным пальцем и тосковала по тем беззаботным временам, когда я была ребенком – пухлым, с мягкими ручками и ножками. Я не узнавала себя: колени заострились и огрубели; костлявые ноги, костлявые руки, механические движения, пульс бьется у самой поверхности кожи, так что видно невооруженным глазом. Как я позволила себе стать такой, даже не знаю, я была поглощена мыслями о девушках, ощущала себя одной из них. Превращение оказалось таким же быстрым, как и падение: пропущенные обеды, легкая выпивка, краткие незабываемые мгновения.

И все, как оказалось, впустую. Я отдала всю себя, душу и тело. Единственное, что мне оставалось, – ждать.

Я прошаркала вниз по лестнице, налила чашку чаю (молоко прокисло, пакетики стали липкими от влаги) и села на диван рядом с мамой, которая нервно поглядывала на меня, словно опасаясь, какие новые неприятности я обрушу на ее голову. Я потянулась к пульту и рассеянно пробежалась по разным каналам в поисках чего-нибудь, что отвлекло бы меня. Пахло несвежим дыханием и прокисшей едой; на приставном столике валялась перевернутая тарелка, жареная картошка в майонезе сделалась почти прозрачной, липкой. Я прикусила губу, от привкуса крови перехватило дыхание.

Мама осторожно прикоснулась к моей ноге, сжала ее, и на мгновение мне захотелось рассказать ей все: во всем признаться и затем – уткнуться лбом в ее костлявые плечи, почувствовать, как она пробегает пальцами по моим волосам, позволить ей, как некогда, обнять меня, прижать к себе, сказать, какая я лапочка. Ее лапочка.

Но только уже поздно. Да и чем она может мне помочь, даже если бы захотела? Экран ярко вспыхнул – шла утренняя детская передача, персонажи что-то лопотали, а я смахнула слезу, чувствуя себя безнадежно, невыносимо взрослой. Я высвободила ногу, положила пульт рядом с матерью, поднялась по лестнице и с грохотом захлопнула за собой дверь.

* * *

Я тихо постучала в дверь студии.

– Кто там? – послышался голос Аннабел, в нем прозвучало легкое раздражение. Я заглянула внутрь. С привычной сдержанной улыбкой она кивком пригласила меня войти.

– А, это ты, Вайолет, – просто сказала она, когда я подошла к столу.

Я нервно теребила юбку. Я никак не ожидала застать ее здесь и теперь не знала, что сказать. Она медленно положила на стол ручку и пристально посмотрела на меня.

– Что-нибудь случилось?

– Я… – нервно пробормотала я. – Просто хотела узнать, не видели ли вы кого-нибудь из наших. Или… Или, может, знаете, где их можно найти?

Она едва заметно улыбнулась, и в улыбке этой смешались сочувствие и, пожалуй – так мне, во всяком случае, показалось, – неудовольствие.

– Знаешь что, Вайолет, я здесь не для того, чтобы согласовывать расписание ваших мероприятий, – сказала она, без всякого, впрочем, раздражения. Интересно, многое ли она знает, делились ли они с ней своими планами?

– Да, конечно. Извините, пожалуйста. Просто… Никого из них нет дома, на телефонные звонки не отвечают, и я теряюсь…

Аннабел вскинула руку, и я осеклась, чувствуя, как колотится в груди сердце и полыхают от смущения щеки.

– Вайолет, мне нечего добавить к тому, что они сами тебе рассказывают.

«Ей что-то известно», – подумала я.

– Но…

– Вайолет, – снова прервала меня Аннабел. Всякий раз, произнося мое имя, она делала это все более отчетливо, отделяя один звук от другого. – Не будь ребенком. Ты женщина. Ты способна на большее.

Я посмотрела на свои руки: обгрызенные грязные ногти, сухая кожа. Когда я снова подняла голову, Аннабел уже удалилась к себе в кабинет, и я ушла, чувствуя резь в глазах.

В коридоре было не протолкнуться, пахло по́том, влажной одеждой, пивом и сигаретами. Грохотала музыка – сплошная какофония неслаженных звуков. В дальней комнате мелькнул свет, вспышка отразилась в осколках зеркал, которыми были обклеены вращавшиеся под потолком шары.

– Вайолет? – В руку мне впились пальцы с ярко накрашенными – серебро, охра – ногтями; взвизгнув, Ники неловко обняла меня своими костлявыми руками. – Ты все-таки пришла!

– Не смогла противостоять искушению. – Я высвободилась из ее объятий. За спиной у нее стоял широкоплечий загорелый парень, судя по футболке, регбист; он пялился на нас, переговариваясь о чем-то со своим другом по команде, кривозубым малым повыше его ростом. Они хищно осклабились, я холодно посмотрела на них, чувствуя, как меня бросило в жар, когда они засмеялись, ненависть заползала под ребра.