в российском правительстве? Кому ни предлагали, все отказывались! Потому что знали, вклады россиян разбазарили, и пришла пора отвечать.

– Многие считают, что вклады – это цифра, записанная в сберкнижке, – вступила Валя. – Ведь никто не объяснял этого народу.

– Сложно объяснять тонущему, когда тащишь его из воды за волосы, – согласился Моржов, и Ира Репина кивнула вместе с ним из зала. – Не все понимают, что вклады не запись на счетах, а то, чем они обеспечены. В 1985 году вклады в Сбербанк были обеспечены пятнадцатью миллиардами долларов валютных резервов страны и золотым запасом. А когда Гайдар пришёл в правительство, в казне было настолько пусто, что Внешэкономбанк приостановил платежи за границу. От пятнадцати миллиардов осталась одна тысячная часть! Кто съел остальное?

– Мы, что ли? – набычился мужик в клетчатом пиджаке.

– Правительство при Рыжкове вывезло за границу почти пятьсот тонн золота, а при Павлове ещё триста двадцать четыре тонны. Остальное вбахали в гонку вооружений, в Афганистан и помощь развивающимся странам. СССР предоставил им кредиты на 150 миллиардов. На этом погрели руки все действующие лица партии Зюганова! – И Моржов кивнул в сторону мужика, купившего японские ножницы, словно тот купил их именно на эту сумму.

– И эти деньги никогда не вернутся? – глуповато спросила Валя.

– Никогда! После того как Гитлер потратил вклады немцев на финансирование войны, великий экономист Эрхард открыл дверцу сейфа, показал немцам, что там пусто, и объяснил, что всех ждут жестокие реформы, – ответил Моржов.

– Это параллель между коммунистами и Гитлером? – строго спросила Валя.

– Исключительно в экономическом смысле – деньги народа в обоих случаях сожгли в топке социальной идеи! – подчеркнул Моржов.

После окончания передачи собрались у Ады в кабинете. Моржов, не стесняясь, обнимал Иру Репину. Несмотря на стаж романа, они производили впечатление насвежо влюблённых.

– И что вам так в Думе мёдом помазано? – спросила Ада, поднимая рюмку.

– Смотри, Адка! Нищий депутат прошёл в парламент, получил зарплату. Перетащил семью, если иногородний. Взял служебную хату, из которой его потом не выкуришь. Получил машину с водилой. Кум королю и сват министру! – Он отодвинул свою рюмку, сделал освободившейся рукой бутерброд и заботливо подал возлюбленной. – Поездки по регионам оплачивают. Для зарубежных поездок дружишь с Вовкой Лукиным, его админ взятки берёт без напряга. Суёшь ему пятьсот баксов, едешь развлекаться за пять тысяч баксов. Да ещё и за голосование можно бабок срубить. Ты почему не ешь, Ирка?

– Ужинать поехали! – откликнулась Ира Репина. – Хочу суши.

– Адку с Валькой возьмём? – спросил он у неё как у старшей.

– Конечно, – лучезарно улыбнулась она, тряхнув копной роскошных волос.

Валя поняла, что у него все Катьки и Машки и обижаться так же бессмысленно, как на Славу Зайцева, который даже к Ельцину обращается на «ты».

– Я домой, – вмешалась Ада. – И Лебёдка мёртвая – две съёмки отмолотила.

Валя бы поехала с ними, поучиться быть «невиноватой» любовницей, но напугало слово «суши». Этим словом называлось то, что Вика пробовала в «Метелице». Валя не знает, как это есть – руками, вилкой с ножом или ложкой.

– Какие у вас перспективы? – деловито спросила Ада.

– Николай Николаевич Воронцов не пройдёт. Выдвинут для красоты оперенья, и чтоб районное отделение партии попилило денег на выборах. Демшизу полагается подкармливать раз в четыре года. Но попробуй заикнись, чтоб вместо него поставили молодого и перспективного, – по-домашнему рассказывал Моржов. – По центру от нас пройдёт Коля Гончар. Хакамада тоже пройдёт. Население она в упор не видит, но «работает» на телевидении – шастает из студии в студию.

– Твой мандат мне только мешает, – помотала головой Репина.

– И за что мне такая баба досталась, сам не понимаю? – Он погладил волосы Иры Репиной так, словно никого, кроме них, не было в кабинете. – Ведь хороша чертовка?

– Пытаются мне Соловьёву втюхать по солидному ценнику, – грустно сказала Ада, и было видно, что грусть от того, что её никто так не гладит по волосам.

– Соловьёва? Мошенница «Властилина»? Её ж посадили! – удивился Моржов.

– Как бы, выдвинута в депутаты Госдумы. За неё в окружную избирательную комиссию Подольска притащили пять с половиной тысяч подписей!

– А так бывает? – спросила Валя.

– Если проголосуют, сразу депутатская неприкосновенность и воруй дальше, – подтвердил Моржов. – Небось написала обращение к жителям Подольска – выйду на свободу, верну вам всё, что украла! Как Мавроди.

– Можно такую милоту сделать: её детские фотки, первая любовь, злые клеветники, милое женское лицо за решёткой, голоса жителей Подольска… – задумчиво перечислила Ада.

– Адка, ты сомневаешься? Неужто отрастает совесть? – захохотал Моржов.

– И не надейся!

Когда за Моржовым и его подругой закрылась дверь, Ада вздохнула:

– Весёлый мужик, но шумный. Ты давила на него, а ведущая должна быть перед камерой как в постели, чтоб не было ясно, чего ей сейчас захочется. А ты – бензопила «Дружба»!

– Как умею, – насупилась Валя.

– Приглашение прислали, какую-то золотую хе…. вручаешь, – смягчила тон Рудольф. – Будут брать интервью, говори, что продолжаешь лечить. Это нам, как бы, для имиджа хорошо, многовато про политику чешем, а народ хочет лютики-цветочки.

Валя раскрыла конверт, на билете было написано «Церемония награждения премией года «Золотой Савелий».

– Что это?

– Сумасшедший на свободе, вроде тебя – руками лечит. Премию состряпал.

– Как можно состряпать премию?

– Бизнес как бизнес. Известным за то, что вручит, проплачивает, неизвестные ему за это сами башляют.

– А зачем неизвестные ему платят?

– Лебёдка, ты захлопнута от реальности, – покачала Ада головой. – После премии Тютькин, что лечит коровьими какахами, уже не просто Тютькин, а, как бы, лауреат «Золотого Савелия».

– И кто к нему пойдёт, хоть после золотого, хоть после платинового «Савелия»?

– Пока медицина развалена, пойдут к кому угодно.

По дороге домой Валя пыталась поставить себя на место Иры Репиной: вот они сидят с Виктором в кабинете Ады, он делает ей бутерброд и нежно гладит по волосам. А она улыбается, словно никакой Ады здесь нет. Да и нигде нет никого, только они вдвоём в своём неизбывном счастье. Но грубо оборвала эти мысли, у неё так никогда не получится…

Валя сдалась Викиному натиску и надела на «Церемонию награждения премией года «Золотой Савелий» платье, в котором ездила на первое свидание к Горяеву и снималась в передаче Горбушкиной. Оно было ярким, обтягивающим и подчеркивало глаза.

А Викин облик бронзовел всё больше и больше. Пиджаки становились всё милитаризованней, оправы очков – всё толще, и за ними было всё сложней узнать испуганную девочку, которую Валя впервые увидела в отделении милиции.

– Прямо героиня «Служебного романа», – поддразнила Валя.

– На курсе самая крутая. Зачётку подаю, а мне: «Сизова, после общей расхлябанности смотреть на вас одно удовольствие!» Сижу и пишу, преподы думают, лекции записываю, –