Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С этим трудно согласиться. Во-первых, в своей статье Якобсон ничего не говорит об объединении славянских государств вокруг России. Рассуждая в рамках идей евразийства, автор рассуждает об исторически сложившемся к тому времени огромном регионе, который он и его соратники называли «Евразией». Речь идет о территории бывшей Российской империи, а точнее о территории Советского Союза 1920‐х годов[1103]. На этой территории проживали разные этнические группы, говорящие на разных языках – от славянских до тюркских и финно-угорских. Якобсон апеллирует к этому «целому» и говорит о возможностях, которые кроются в изучении региона «Россия – Евразия».
Другими словами, это не старинная идея славянофилов о консолидации славянских народов вокруг России хотя бы уже потому, что в основе славянофильства лежал «генетический подход» (термин самого автора), против которого, в частности, направлена критика Якобсона. Как отмечает Сергей Глебов:
Если славянофилы пытались спасти «русскую» Россию, разделенную на крестьян и дворян, от революционных потрясений стареющего Запада, то евразийцам пришлось создавать образ единого культурного пространства многонационального государства, создавать мысленный образ, в котором единое – империя – уживалось бы со множественным – с ее народами – в синтетическом и устойчивом конструкте[1104].
Якобсон отмечает: исследователи (как советские, так и эмигрантские) должны перейти от «генетического подхода» изучения славянских языков и литератур к «функциональному», т. е. структуралистскому, «который рассматривает элементы системы с точки зрения их функций»[1105]. Якобсон рассматривает «Евразию» как территорию, которая сложилась в результате многовековой истории. В результате этого исторического периода появилось некое «целое», структура.
Якобсон апеллирует к русской «теоретической мысли», которая, согласно ему, развивалась в рамках антипозитивистской философской традиции: «…достаточно вспомнить, что в эпоху своего расцвета позитивизм достиг в России весьма скромных высот, в то время как противостоящие позитивизму научные направления принесли блестящие плоды именно в области русской философии (Данилевский, Достоевский, Федоров, Леонтьев, Соловьев). Противостояние позитивизму одинаково характерно для всех без изъятия течений научной мысли в России: от Достоевского до русского марксизма»[1106].
Но в то же время он отмечает, что в русской науке принципы «традиционной русской телеологии» всегда были переплетены со структурализмом (в качестве примера он приводит географа и почвоведа Докучаева, который выдвинул идею о том, что географические различия типов почв могут быть объяснены не только геологическими факторами). Якобсон подчеркивает, что «тот мир идей, из которого выросла русская структуральная наука, оформился в целостное научное мировоззрение, резко враждебное прежнему (курсив наш. – Г. Б., А. Д.)»[1107].
В качестве примера подлинно универсального научного метода, продолжающего эту традицию, Якобсон называет формальную школу, которая отрицает применение генетического подхода вне художественной системы. Однако, по его мнению, опыт формальной школы до сих пор не был применен к изучению других славянских литератур (в отличие от языкознания): «Взлет русского литературоведения, богатый арсенал новых идей, методологические достижения, проблемы – все это миновало славянские литературы, которые так и не были вовлечены в орбиту русских литературоведческих разысканий»[1108].
Из этой цитаты следует, что Якобсон предлагает русским ученым (как советским, так и эмигрантским) применять формальный – или зарождающийся структурный – метод в исследованиях не только России – Евразии, но и в области зарубежной славистики: «Русская формальная школа выработала принципы изучения искусства слова в его бытии и становлении. Эти принципы могут быть эффективно использованы при сравнении результатов, к которым приводит одна и та же художественная тенденция на материале разных славянских языков»[1109].
Здесь следует четко различать рассуждения Якобсона о Евразии и его идеи о развитии русской славистики. С евразийской точки зрения, которую он в это время разделял, Евразия – это союз не только славянских народов. Что касается русской славистики, Якобсон отмечает, что следует работать с различной современной литературой, написанной на славянских языках. Смешивание этих двух разных идей приводит к ошибочному мнению, что Якобсон поддерживал идею «консолидации славянских народов вокруг России».
Обратим также внимание на биографические обстоятельства написания этой статьи. 1929 год в жизни Якобсона – своего рода промежуток между его службой в качестве переводчика советского посольства в Праге (он был уволен из посольства в декабре 1928-го) и грядущей чехословацкой академической карьерой[1110]. Находясь в тот год как бы между двумя периодами своей жизни и одновременно между двумя идеологическими и политическими лагерями, советским и эмигрантским, пытаясь в то же самое время не поставить под сомнение свою лояльность к Первой Чехословацкой республике (он специально писал о Масарике как член Пражского кружка[1111]), Якобсон вряд ли стал бы рисковать, делая прямые политические заявления. В этом пункте он сильно отличался от своих соратников по евразийскому движению.
Другой важный аспект статьи Якобсона – попытка консолидировать русскую славистику, разделенную революцией и Гражданской войной. Он подчеркивает, что функциональный подход должен лежать вне идеологических рамок, определяемых противопоставлением марксизма и немарксизма: «…коренное противоречие, расколовшее современную русскую мысль на два направления, не совпадает с размежеванием марксистской и немарксистской науки»[1112]. Симпатии Якобсона к СССР исследователи объясняют по-разному. Автономова и Гаспаров считают, что так как европейская интеллектуальная среда конца 1920‐х была преимущественно левой, то и Якобсон «выражает уважение одновременно к Достоевскому и к советской власти»[1113]. Г. Тиханов предлагает другое объяснение: изменение отношения к советской власти связано с внутренней эволюцией самого евразийского движения, следствием чего стал его внутренний раскол в 1929 году на «левое» (парижское) и «правое» (пражское) крыло[1114].
Статью Якобсона внимательно прочел украинский «неоклассик» Михайло Драй-Хмара[1115], выходец из семинария русской филологии В. Н. Перетца; в том же 1929 году он опубликовал в харьковской газете «Пролетарская правда» отклик на нее под названием «Проблемы современной славистики» (с подзаголовком «По поводу статьи Р. Якобсона „Über die heutigen Voraussetzungen der russischen Slavistik“»)[1116].
В самом начале своей статьи Драй-Хмара сообщает, что недавно в Праге прошел Первый конгресс славянских филологов[1117], «цель которого состояла в организации методологического исследования вопросов славистики»[1118]. Делегатом от Всеукраинской академии наук был писатель Сергей Пилипенко, недавний оппонент Хвылевого[1119]. Характерная даже для ранних советских
