о нем в полицию, когда он опоздал на час… Да, его психическое состояние в порядке.

Иногда полиция привозила его обратно – я думаю, он использовал их как бесплатное такси, – а иногда пациент возвращался сам. Это продолжалось в течение нескольких месяцев, и каждый раз, когда он опаздывал, я какое-то время не отпускал его из больницы, и все это откладывало его окончательную выписку.

Затем он поступил на курсы в колледже, которые организовал для него специалист по трудотерапии. Речь шла о звукозаписи, этим он действительно хотел заниматься. Мы дали ему отгул и получили подтверждение, что он благополучно прибыл туда, но из колледжа нам позвонили в 3 часа дня, чтобы сказать, что он не посещал дневные занятия.

Было около 6 часов вечера, а он все еще не объявился. Полиции сообщили, что он в самоволке, составили его описание, сказали, во что он одет.

Я вернулся домой и провел беспокойный вечер, гадая, что же он задумал. Я пришел на следующий день и нашел его в вестибюле, ожидающим, когда медсестра из отделения заберет его.

– Я сам отведу его, – сказал я работнице в регистратуре и повернулся к Эдриану. – Итак, что случилось?

Он пожал плечами.

– Просто потерял счет времени, я полагаю.

Меня это не убедило, и я говорил с ним довольно резко, когда мы добрались до отделения.

– Больше в ближайшее время вы не покинете больницу. Мы поговорим с вами на следующей неделе. Вам нужно сдать анализ мочи, будьте добры предоставить персоналу нужное количество.

Позже мне позвонили, чтобы сообщить результаты. В моче обнаружили опиаты и каннабис.

Я встретил его, как и планировалось, на следующем обходе отделения.

– Это ошибка, я ничего не употреблял, – пожаловался Эдриан. – Я просто пошел повидаться с друзьями, и они курили всякую дрянь, так что, наверное, все дело в этом.

Я старался говорить ровным голосом и не выдавать своего раздражения.

– Эдриан, я не могу больше разрешать вам покидать больницу. Об этом не может быть и речи, пока вы не будете в состоянии отказаться от наркотиков.

Прошло несколько месяцев, и мы рискнули пойти по тому же пути. Он побывал во всех группах поддержки наркозависимых. Он ходил к психологу на индивидуальные сеансы. Его психическое состояние казалось стабильным, и мы обновили оценку рисков касательно него.

Затем мне дали подписать форму раздела 17.

– Вы ведь не собираетесь скрываться, правда? – спросил я.

– Нет, док, определенно нет, – сказал он.

Я перебирал в голове аргументы, пока тянулся за ручкой. Его шизофрению хорошо лечили. Он был антисоциальным, но ни в коем случае не психопатом. Мы знали, что он не употреблял наркотики в течение нескольких месяцев. Он посещал группы поддержки. Если он действительно что-то принимал, это был его осознанный выбор – он не занимался самолечением паранойи. Даже суд сказал мне, что все хотят, чтобы он чаще мог покидать стены больницы, чтобы «проявить себя». В целом я думал, что риск серьезного правонарушения довольно низок, по крайней мере в краткосрочной перспективе.

Я поставил подпись, а затем перешел к куче других бланков: бланки согласия, бланки отпусков, судебные отчеты, медицинские отчеты, полицейские отчеты.

ИНОГДА МНЕ КАЗАЛОСЬ, ЧТО МНЕ ПЛАТЯТ ЗА ТО, ЧТОБЫ Я СТАВИЛ ПОДПИСИ В БЕСКОНЕЧНЫХ ДОКУМЕНТАХ. ВЕДЬ НУЖНО ЖЕ КОГО-ТО ВИНИТЬ, КОГДА ВСЕ ИДЕТ НЕ ТАК.

И все вот-вот должно было пойти не так.

День «отгула» для Эдриана был назначен. Он хотел пойти в общежитие, встретиться со своим куратором, заглянуть в колледж, повторно записаться на курсы, повидаться с матерью, а затем вернуться в отделение.

Но в тот день мой телефон зазвонил уже в 10 утра, когда я был в больнице.

– Он не приехал в общежитие, – повторил я для Элейн, сидящей рядом со мной.

– Он ушел два часа назад, – сказала она, доставая свой мобильный и звоня в колледж, а затем его матери. – Там его тоже нет.

Мы позвонили в полицию и сообщили о его исчезновении.

– Снова он, – сказал человек на другом конце провода. – Почему вы опять его отпустили?

Потому что так поступают в свободном и справедливом обществе. Мы стараемся реабилитировать людей. Мы уважаем их свободы и права, даже когда это неудобно, даже когда есть риски. И я сыт по горло критикой со стороны людей – особенно журналистов, – которые делают мудрый вид после подобного события и думают, что все должны быть заперты навсегда…

– Это была идея доктора, – сказал я торжественно, подмигивая Элейн.

Больше мы ничего не могли сделать, поэтому я оставил пока эту проблему и продолжил обход палат.

Следующий телефонный звонок раздался через три дня.

– Это консультант по судебной психиатрии?

– Да, – я посмотрел на экран своего телефона и спросил: – Кто это?

– Я один из врачей отделения неотложной помощи. У нас тут ваш пропавший пациент. Он сломал ногу.

– Я попрошу наших медсестер зайти к вам, – сказал я. – Не могли бы вы позвонить в полицию, чтобы сообщить им, что он у вас?

– В этом нет необходимости – они сейчас с ним. Их около десяти. Он ограбил почтовое отделение.

Твою мать!

– Я приду через десять минут.

Я добрался туда за пять минут и последовал указаниям медсестры. Эдриан лежал в центре палаты, его левая рука была протянута к капельнице, а правая прикована наручниками к каркасу кровати. Учитывая, что на левой ноге красовался большой гипс и пациента окружали пять полицейских, старший из которых выглядел как взволнованный шестнадцатилетний подросток, совершивший свой первый арест, стало ясно, что Эдриан никуда не денется.

– Привет, я консультант, – раздался голос позади меня. – Меня зовут Ниш.

Я обернулся, и мне показалось, что он меня как будто знает.

– Мы работали вместе? – спросил я.

Он покачал головой.

– Не думаю. Мы наложили ему гипс и дали довольно много опиатов, чтобы притупить боль. Его психическое состояние кажется нормальным. Вы сможете забрать пациента, как только полиция закончит с ним.

– Итак, что произошло после того, как вы покинули почтовое отделение? – спросил ближайший к нему офицер.

– Я услышал, как сработала сигнализация, перепрыгнул через стену и оступился. Я попытался встать, но не мог пошевелиться, поэтому швырнул сумку с деньгами как можно дальше. Кто-то как раз выходил из аптеки и взял ее…

Полицейские что-то яростно строчили. Я никогда не видел Эдриана таким откровенным – лекарства, которые ему давали, явно оказывали какое-то действие. Без сомнения, он потерял толерантность к опиатам. Казалось, пациента вовсе не беспокоило, что его поймали. Он не казался взволнованным, его окружала толпа активных новобранцев, которые окончили академию