другим мужчиной, к которому его, конечно же, нисколько не тянуло. Они решили вместе просмотреть несколько журналов для геев, а затем тот другой мужчина необъяснимым образом начал приставать к нему. Мой пациент, естественно, возразил, потому что был натуралом, ну вы понимаете, а потом убил того мужчину.

– Ну я натурал, – объяснил он на всякий случай, если я вдруг что-то пропустил и добавил: – Что еще я мог сделать?

Как будто убийство было единственным, совершенно разумным ответом.

Я посмотрел на Эвана. Это чрезмерная компенсация и желание показаться мужественным из-за подавленных гомосексуальных побуждений?

К счастью, я только подумал об этом, но ничего не сказал. Я держал рот на замке, и, вероятно, именно благодаря этому мы оба благополучно добрались до вершины. Мы наконец оторвали свои конечности друг от друга, выбрались из кабины, я прикрепил свои дорогие ботинки к не менее дорогим лыжам и хорошо покатался.

Кстати, по чистой случайности это оказалась та же трасса, на которой я когда-то уже катался на лыжах с Майком. Помните, вы встречались с ним раньше на страницах этой книги – тогда, когда наш учитель биологии сказал, что нам, возможно, придется пересмотреть карьерные перспективы. Теперь Майк – врач общей практики и несостоявшийся чемпион по лыжным гонкам, который также приехал со мной в Дербишир и уничтожил тут не одну пару перчаток, пока катался.

Я тогда катался на лыжах не очень хорошо и попросил у Майка совета. Несмотря на то что сначала он отнесся к моей просьбе несколько настороженно, он все же дал мне пару ценных советов.

– Просто притворись, что ты хороший лыжник, – сказал он.

Я попытался вникнуть в суть сказанного…

– Ну, знаешь, больше сгибай колени, преувеличивай свои движения, будь похожим на лыжника Франца Кламмера.

И вот теперь я оглянулся через плечо на Эвана и увидел, что он не очень хорошо катается. Он мог бы разорвать меня на части как Кинг Конг, его тело отлично приспособилось к перемещению тяжелых грузов на короткие расстояния, а вот аэробные способности были сведены на нет безумным режимом тренировок.

Я согнул колени и расслабился, наклонившись вперед, преисполнившись духом великого горнолыжника Франца и совершая лучшие повороты в своей жизни.

Майк был прав. Я умел кататься на лыжах.

– Бен, – сказал Энтони, сразу заставив меня подумать, что он чего-то хочет. – Можно на пару слов? – Он вошел в мой кабинет и довольно неловко встал рядом со мной. – Я беспокоюсь об одном пациенте. – Его голос звучал неуверенно, что было совсем на него не похоже. – Ну, он угрожал мне, на самом деле довольно конкретно, и я хотел бы знать, не мог бы ты взять его на себя.

Энтони был не из тех, кто уклоняется от вызова. Он славился серьезностью, и за те десять лет, что мы были коллегами-консультантами, он ни разу ни о чем не просил.

– Конечно, – сказал я, вспоминая, как давно проверяли готовность моей домашней сигнализации. – Расскажи мне о нем.

Мы обсуждали это дело в течение следующей недели, и я прочитал его карту. Пациента звали Саймоном, ему было тридцать пять лет, и он работал швейцаром. Он пытался убить свою жену, но ей повезло, и после двадцати ножевых ранений в предплечья, грудь и живот она чудом осталась жива. Он находился в охраняемом отделении больницы Святого Иуды для обследования перед вынесением приговора.

Я обсудил его случай с Элейн, получил ее согласие, а затем мы перевели его в наше отделение. Я планировал встретиться с ним во время обхода.

ПСИХИАТРЫ ОБЫЧНО НЕ ПРИХОДЯТ В ПАЛАТУ К ПАЦИЕНТАМ И НЕ САДЯТСЯ К НИМ НА КРАЙ КОЙКИ. КАК ПРАВИЛО, МЫ СИДИМ В КАБИНЕТЕ, И К НАМ САМИ ПРИХОДЯТ.

В Лейквью мы используем комнату рядом с главным коридором, чтобы можно было видеть отделение, а пациентам было видно врача. Комната современная, функциональная и достаточно большая, чтобы примерно четырнадцать человек могли усесться за большой стол посередине. Она звукоизолирована двумя толстыми слоями стекла с жалюзи для уединения. Примерно два раза в год кто-нибудь напоминает, насколько прочно стекло. Иногда пациенты пытаются пробить его. На прошлой неделе это была чашка чая. Во время первой части обхода я отвлекся, выглядывая из этого аквариума и смотря на Саймона. Я смотрел на то, как он двигался, на уровень его активности, на то, как он держал себя и как взаимодействовал с персоналом и другими пациентами.

Потом Элейн пошла за ним. Сначала он повернулся к окну позади себя, как будто хотел поправить прическу, а затем сунул руку в карман брюк и держал ее там явно больше времени, чем необходимо.

Я не пожал ему руку, когда он вошел.

– Наконец-то у меня есть человек, кому я могу доверять. Я не думаю, что доктор Франклин понял меня.

Расположение и очарование. Лесть и обольщение.

Он продолжил и сказал мне, что не хочет говорить о предполагаемом преступлении.

– Это трудно. Я не хочу повторять все это снова. Для меня это очень тяжело.

Жертвенность и отклонение. Контроль.

– Расскажите мне о докторе Франклине, – попросил я. – Почему вы так разозлились на него?

– Я не злился, он просто задавал глупые вопросы.

Преуменьшение, перекладывание вины.

– Вы перепрыгнули через стол в палате, и вас пришлось удерживать трем медсестрам. Одна из них сломала руку.

Он пожал плечами.

– Я ей руку не ломал. Она просто неуклюжая.

Вот ублюдок.

– Похоже, эти вопросы каким-то образом задели вас.

Саймон оскалил зубы и набрал полную грудь воздуха, а затем медленно выдохнул. Он заставлял нас ждать его следующего слова. Пациент почесал подбородок и выглянул в окно. Я подумал, что он, вероятно, психопат. Казалось, все сводилось к контролю.

– Я не хочу, чтобы он присутствовал при разговоре, – сказал Саймон, указывая на медбрата рядом со мной.

– Почему? – поинтересовался я.

– Спросите его. Он такой же, как доктор Франклин.

Саймон встал, задвинул свой стул обратно под стол и ушел. Я повернулся к медбрату рядом со мной, который удивился такому повороту событий.

– Я был с доктором Франклином, когда Саймон перепрыгнул через стол, но у него никогда не возникало проблем со мной.

– О чем они говорили, когда он разозлился?

– Доктор Франклин расспрашивал о его сексуальной жизни. Он странный. Он всегда, кажется, проверяет себя… Ну знаете, как он это делал, прежде чем вошел сюда. – Медбрат указал на свою ширинку. – Иногда, по ночам, мы слышим его через дверь. Он кричит, чтобы мы заткнулись, но в отделении в это время действительно тихо. Послушайте, док, мы собираем