вся община испытывает фаго и помогает ухаживать за больным. Эмоция усиливается, когда кто-нибудь умирает. Лутц вспоминает, что фаго, испытываемое при смерти ребенка, выражалось в причитаниях, ударах в грудь, криках и размахивании руками. Это было не неконтролируемой скорбью, а срежиссированным действом.

Люди по очереди выходили вперед (или, скорее, их приглашали ближайшие родственники), чтобы поплакать непосредственно у тела. Хореография скорби требовала, чтобы те, кто «оплакивает сильно» (то есть плачет громче или скорбит глубже), плакали ближе к телу, а те, кто не плачет, отходили от него[361].

Мне доводилось наблюдать подобное. В молодости я некоторое время жил в Тунисе. Реакция на смерть близкого в этой культуре была во многом аналогичной и схожим образом поставленной. Люди входили в дом умершего не по очереди, а друг за другом, и от каждого следующего требовалось причитать громче предыдущего, выражать еще большее горе в этом крещендо скорби. Важно помнить, что срежиссированный не значит неискренний. Просто тунисцев научили скорбеть именно так. Это единственный известный им способ. Для них это совершенно естественно.

Так, может, Лутц просто описала скорбь? Было ли фаго всего лишь очередным словом, обозначающим знакомое чувство? Вероятно, все же нет. Фаго — это и то, что мать чувствует к своему ребенку, и то, что муж чувствует к жене, когда она уходит. Кроме того, фаго ощущается по-разному в зависимости от того, к кому вы его испытываете. Если человек очень нуждается в вас, вы испытываете сильное фаго. Если кому-то нужно лишь немного помочь, ваше чувство не набирает такой мощи[362]. И это лишь верхушка айсберга. Фаго — очень сложное чувство, которое затрагивает все сферы жизни на Ифалике. Его практически невозможно передать парой слов. Даже многословное объяснение — задача не самая простая. Лутц потребовалось более тринадцати тысяч слов, и я до сих пор не уверен, что человек настолько непосвященный, как я, в принципе способен до конца понять, что такое фаго.

Исследование Лутц бросило вызов теории универсальных эмоций. Она не первой усомнилась в этих идеях: схожие заявления делали многие антропологи, включая Маргарет Мид. Однако работа Лутц приобрела особый вес в научных кругах. Это прекрасный пример конструктивистской позиции в споре между учеными, считающими некоторые эмоции врожденными, и учеными, считающими, что все эмоции обусловлены культурой. И этот спор, похоже, не думает утихать по мере того, как люди принимают ту или иную сторону.

Те, кто склонен верить в борьбу за социальную справедливость — например, политическое и социальное равенство полов, рас и гендеров, — как правило, в значительной степени опираются на идеи конструктивизма, а именно на мысль о том, что каждая культура и каждый человек имеют собственный голос и по-своему чувствуют и реагируют на вещи. Те, кто не согласен с ними, часто оказываются универсалистами. Они считают мир эмоций статичным и неизменным, а всех, кто выступает против «нормы», — угрозой. Но тут нас ждет интересный поворот: при ближайшем рассмотрении выясняется, что эти два полюса не так уж далеки друг от друга.

Едины в отвращении

Отвращение — классический великий уравнитель. Я уже писал о нескольких разных типах отвращения, так что, надеюсь, мне удалось объяснить, что единого понятия отвращения не существует, хотя чувство, которое вы испытываете, сталкиваясь с чем-то отвратительным, — то самое «фу-у-у!» — похоже, разделяют все люди (и, если на то пошло, довольно многие животные). Это отличный пример того, как эмоции могут быть истолкованы и с универсалистской, и с конструктивистской точек зрения. Так, ученый-универсалист и отвращениевед Валери Кертис утверждает, что отвращение — это явно эволюционировавший защитный механизм, помогающий нам избегать патогенов и ядов. Конструктивист бы возразил, что отвращение создано культурой, поскольку в каждом языке отвращение обозначается своим словом и в некоторых ситуациях эти слова означают нечто принципиально разное. Но не могут же и те и другие быть правы? Вообще-то могут. Существование базового эволюционно обусловленного чувства, призванного не дать нам отравиться или подцепить паразитов, вполне допустимо. Это чувство затем адаптируется, меняется и принимает различные формы под воздействием культуры, порождая уникальные вариации отвращения.

Но как быть с теми, кто в комментариях к посту женщины, вышедшей за покупками, писал, что «маски — это инструмент угнетения», или что из-за них «мы болеем, потому что травимся углекислым газом», или что «маски скрывают наши лица от Бога»? В своей книге «Анатомия отвращения» Уильям Миллер отмечает одно признание Джорджа Оруэлла из книги «Дорога на Уиган-Пирс». Оруэлл, который сам описывал себя как выходца «нижней части верхней прослойки среднего класса», был воспитан в убеждении, что «низшие классы пахнут»[363]. Наука это подтверждает — нет, безусловно, не то, что низшие классы пахнут, а то, что людям кажется, что они чувствуют запах.

Моральный психолог Джонатан Хайдт считает, что чем более человек склонен к бытовой брезгливости, тем более консервативен он в социальном плане. Он проиллюстрировал это, попросив людей пройти тест с использованием пересмотренной шкалы отвращения. Тех, кто проходил тест, просили выразить степень согласия или несогласия с определенными утверждениями по шкале от 0 до 4, где 0 — «категорически не согласен (абсолютно мне не свойственно)», а 4 — «категорически согласен (очень мне свойственно)». Утверждения были самыми разными, например: «Мне неприятно слышать, как кто-то прочищает горло от слизи [sic]» или «Даже будучи голодным, я бы отказался от тарелки любимого супа, если бы его помешивали бывшей в употреблении, но затем тщательно вымытой мухобойкой». Затем участникам предлагалось оценить несколько сценариев на предмет того, насколько отвратительными они им кажутся, опять же по шкале от 0 до 4. Среди сценариев были: «Вы заметили личинок на куске мяса в мусорном баке на улице» или «Вы узнали, что ваш друг меняет нижнее белье только раз в неделю»[364]. Выяснилось, что те, у кого в ответах было много четверок, как правило, более консервативны, чем те, у кого в ответах было много нулей[365].

У теста есть свои недостатки. Во-первых, сами вопросы шкалы отвращения — продукт преимущественно белой среднеклассовой культуры, воспитанной американскими колледжами. Опросник ориентирован на западные чувства, например он предполагает, что все носят нижнее белье или имеют роскошь менять его каждый день. Во-вторых, история теста демонстрирует, как отвращение может меняться даже за небольшой промежуток времени. Оригинальный тест (Disgust Scale) включал пункт: «Я считаю гомосексуальные контакты аморальными». Теперь этого пункта нет.