– И не говори, прямо растерялся, чтобрать. Спасибо, девчонку нашел лет тринадцати, вот она консультантом ипоработала, ввела, так сказать, в мир новинок. Честно говоря, устал – жуть!

И он принялся пить чай. Мой личный жизненныйопыт подсказывает, что с мужчиной лучше всего иметь дело в тот момент, когда онплотно поел, выкурил сигаретку и блаженно вздохнул.

Дождавшись стадии готовности, я аккуратнозавела разговор на нужную тему:

– Все-таки интересно, совершил человекпреступление, отсидел, вышел на свободу, он считается полноправным членомобщества?

– Конечно, – ответил майор.

– И из милицейского компьютера убираютсведения о нем?

– Вот это нет. Информация сохраняется.

– А если дело было в 1975-м году?

– Какая разница, в каком году? – удивилсямайор. – Раз попал в компьютер – все.

– Ну надо же! – восхитиласья. – А когда компьютеров не существовало?

– В папочках хранили, назавязочках, – ухмыльнулся майор. – А если всерьез, то информация обуголовничках – вещь ценная. Кстати, когда в Москве в 1917-м году восставшиематросы и рабочие попытались сжечь картотеку полиции, жандармы ухитрилисьсберечь большую часть бумаг, понимали, что преступник – он и при Советахасоциальная личность. Знаешь, как эти данные в тридцатые годы помогли, когдапоследние банды ликвидировали!

– Недолго мы, однако, без бандпрожили, – ухмыльнулась я, – в начале восьмидесятых вновь по улицаммужики с автоматами побежали.

– С чего ты вдруг архивомзаинтересовалась? – пробурчал майор, поглаживая запрыгнувшую к нему наколени Аду.

– Так просто. Купила в метро газету, атам статья про женщину и мужчину, которые совершили в середине 70-х страшноепреступление. Журналисты хотели провести расследование, но в ФСБ им ответили,будто дело утеряно.

– Где-где? – вытаращил глаза Володя.

– Ну, в нынешней Федеральной службебезопасности, следствие вроде КГБ вел…

– Имей в виду, – вздохнулмайор, – люди из той структуры никогда и ничего не теряли. Педантичные,словно немцы, и жадные, как французы. Все у них в полном порядке, страничкипронумерованы и каждая подписана… А если врут, что потеряли, значит, приказимеют – тайну следствия не раскрывать.

– Может, даже уничтожили «папочку назавязках»…

– Никогда, – отрезал Володя, –посуди сама, когда у нас торжество демократии началось?

Я призадумалась. Вроде недавно, а не помню. В1985-м к власти пришел Михаил Горбачев…

– Ну в 1986-м, очевидно, гласность,перестройка…

– Ага, – удовлетворенно кивнулприятель. – Вот тогда сотни, нет, тысячи людей побежали в Комитетгосбезопасности, чтобы узнать о судьбе репрессированных в тридцатые годыродственников. Было отдано указание давать интересующимся дела. И давали! Атам, бог мой, кладезь информации. Многие чуть не умерли, узнав, что доносы наних настрочили ближайшие друзья или соседи… Ну да черт с ними, с доносчиками. Вбумагах содержалось все: фамилии следователей, свидетельства врачей,хладнокровно регистрировавших: «У Иванова И.И. перелом двенадцати костей,рекомендуется временно не вести допросы», отчеты надзирателей… Ну зачем,спрашивается, хранили? Сами на себя компромат держали? Да сжечь надо было прямов тот день, когда Горбачев велел, так сказать, срывать покровы. В КГБ большиемастера сидели! Ну сгорел у них архив, вот несчастье-то! Бросил пьяный работниксигаретку, или электричество замкнуло! Правда, там предприняты все мерыбезопасности… Но можно было что-либо придумать и не давать людям столькомпрометирующих службу сведений. Скажешь, наплевать на старых сотрудников? Вседавно покойники? А вот и нет! Многие, кстати, даже еще работали… Не смоглидокументы истребить, не та выучка. Вопросы есть?

Я покачала головой. Теперь нет, главное, яхорошо знаю, где хранятся следы несчастных Валентина и Майи Платовых. Воттолько как подобраться к архиву?

* * *

На следующее утро Сережка, потягиваясь,объявил:

– У меня выходной.

– Отлично, – обрадовалась я, –вот тебе списочек, заводи машину и дуй на оптушку. Хоть один раз продукты намашине домой привезем, а то руки у меня от сумок, как у обезьяны, ниже коленвытянулись.

Сережка принялся читать бумажку:

– Яйца, сыр, молоко…

– Это на оптушке не бери, – велелая, – подсунут несвежее, в молочной лучше, на проспекте.

– Мясо, колбаса…

– В магазинчике «Митэкс», возле рынка.

– Йогурты «Данон», сметана…

– В супермаркете на Глотова.

– Слушай, Лампец, – вышел из себяпарень, – этак целый день я по городу проезжу, почему на рынке нельзя всекупить?

Я вздохнула:

– Цены почти сравнялись, а на оптовкепостоянно обманывают. Кстати, я хожу везде пешком, и ничего!

Сережка шлепнул список на стол.

– Собирайся, мы порулим в «Рамстор».

– Куда?

– В супермаркет на Шереметьевской, тамвсе разом купим.

– Нас возьмете? – поинтересоваласьТаня.

Сережа закатил глаза:

– Только без Муму.

– А ее мама с собой прихватила, –ответила бесхитростная Аня, – они с папой на вещевой рынок «Динамо»отправились, хотят ему брюки, ботинки и свитер купить.

– Значит, пьяный придет, –резюмировала Таня, застегивая куртку.

– Почему? – удивилась я. –Вроде не в ресторан пошли.

– Папахен на входе бутылевич купит иначнет прикладываться, – объяснила Татьяна.

– Он говорит, что по магазинам можеттолько под кайфом ходить, – добавила Аня.

– Зачем Люся тогда Ивана берет? –спросил Сережка. – Ну купила бы вещи без него.

– Никак не выходит, – поведалаТаня, – у папульковского полный нестандарт с фигурой. Плечи мелкие, жопа,как таз, опять же ноги дурацкие, левая ступня больше правой. Такого уродатолько с собой брать, мерить должен, иначе – выброшенные деньги.

Сережка молча пошел к лифту, а я вздохнула.Может, лучше вообще не иметь детей?